– Профессор, я могу вечером позаниматься в вашем кабинете за компьютером? – настороженно спросил парень.
– Конечно, и это не мой кабинет, а университета, все инструменты которого служат во благо знаний каждого, кто в этих стенах! – сказал профессор, удивившись проблеску какого-то коммунизма в своей речи.
Вечером у него был запланирован ужин с младшим братом. Который профессор постоянно откладывал, но это уже казалось неприличным, так часто избегать родственника. По пути к брату профессор заехал в магазин и купил разных конфет для племянников. Брата звали Питер Джонсон. Он был полной противоположностью профессора. Брату был тридцать один год, он был человек творческой профессии – художник. Как их мать. В двадцать три года он уже женился, а в двадцать пять лет у него уже было двое детей. Профессор же никогда женат не был и дети это последнее, о чем он думал.
Ужин был вкусный, но профессор думал о том, что люди переоценивают семейные ценности. Для всех семья – это звонких смех детей, запах свежезаваренного чая, прогулка с собакой, уют, забота. Для него же его работа была тем, что мотивировало его жить. Когда вся семья вышли из-за стола и направилась по своим делам, доктор с братом вышли на летнюю террасу.
– Слышишь сверчков? – с ностальгией спросил брат профессора.
– Да – ответил профессор, вдыхая посвежевший вечерний воздух.
– Я, Эмма и дети рады, что ты приехал. Мы хотели бы чтобы ты чаще заезжал, мы же семья, родители бы хотели, чтоб мы не теряли связь друг с другом, – тихо сказал Питер.
– Моя педагогическая деятельность требует сто процентов моего времени, в большинстве случаев. – сказал профессор.
– Мне иногда не хватает родителей. А сейчас я сам родитель. Помнишь, как мы сидели вот так все семьей? Шумели сверчки, мама рисовала нас, но мы всегда жаловались на то, что она рисует не так как мы просим. Я хотел на картине быть в ковбойской шляпе, а ты хотел, чтоб на фоне был Сатурн. Но она говорила, что хочет запечатлеть реальные портреты. Кто бы мог подумать, что с этой реальностью она со временем связь потеряет, – с грустью сказал Питер.
– Питер, ты думаешь кому-то из нас передалась мамина шизофрения? – сказал профессор, не желая и дальше погружаться в ностальгию.
– Что? Ну конечно нет! У мужчин она начинает проявляться в двадцать – двадцать восемь лет, мы оба уже бы поняли, что больны. Мне бы точно жена намекнула. Я уверен, что от мамы мне передался талант к рисованию, а не болезнь, а почему ты спросил? – взволнованно спросил Питер, глядя на брата.
– Я замечаю в себе некоторые изменения, – сказал профессор, оперившись на спинку ротангового дивана.
– Какие