– Голубушка моя! Сестрица!
– Тетерерябчики!
– Кум, кум, стой, кум!
– … а я ей говорю – дура ты, дурища…
– Пади-пади! – это пронеслись богатые санки с голосистым кучером.
– Пирожки горячие! С пылу горячие!
– Ги-и-ись! – опять санки, не иначе – запряженные знатным рысаком, и сидит в них молоденький гвардеец, собирает восхищенные взгляды мещаночек.
Мимо пролетали голоса, звонкие женские, басовитые мужские, выхваляли свой немудреный товар разносчики, вдруг завопила баба – у нее вытащили из укромного места кошель, захохотали мальчишки. Звучал мир недоступный и прекрасный, веселый и безалаберный, мир в предвкушении Масленицы.
Четверть часа спустя к Еремею подбежал мальчик – из тех, кого держат при лавках для исполнения мелких поручений.
– Ты, что ли, дядька Еремей? – спросил он. – Тебе сказано барина своего отвести в меховую лавку Порошина, во-он туда, там спросишь. Полушку-то дай за известие!
– Дай ему, – велел Андрей. – И веди меня в меховую лавку. Может, там хоть что-то прояснится.
Сиделец в порошинской лавке был предупрежден. Велев Еремею стоять у входа, высматривать подозрительные рожи, а двум молодцам, служившим в лавке, всех отгонять, он повел Андрея в заднюю комнату, где на вешалах висели всевозможные сибирские меха.
– Батюшка мой, Андрей Ильич! – услышал Андрей. – Слава Богу! Уж не ведал, где вашу милость искать! А меня тут добрые люди приютили, я им помогаю, мне за то ночлег дают и кормят. Я сам себе сказал: мне-то что, я старенек, и коли меня на тот свет отправят – может, и лучше, чтобы десять лет не хворать. Да как помирать, коли я господину Соломину секрет не передал?
– Афанасий, голубчик мой! – перебивая его, заговорил Андрей. – Как хорошо, что ты нашел, где спрятаться! Теперь ничего не бойся – я тебя с собой заберу!
– Да с вашей милостью – на край света! – отвечал Афанасий. – Барина моего нет, кому я нужен? А мне бы к дому прибиться…
– Что ж ты к господам Коростелевым не пошел?
– А то и не пошел – там-то бы меня сразу изловили. А тут кум мой, Анисим, к купцу Арутюнову нанялся и меня спрятал. Я бы тут и жил, купецкое добро сторожил, да холодно – в Гостином дворе печи ставить и огонь разводить не велено. Тут ведь все – из камня да из железа, чтобы пожар не повредил. Смолоду я бы надел тулуп да и ходил у лавок, а стар стал, зябну, и ноги – как лед…
– Так ты скажи куму, что я тебя заберу. А то он, вишь, моего Еремея чуть на тот свет не спровадил, – сказал Андрей.
– За меня боялся. И он, и Гаврила, племянник его, и Кондрат, и Павлушка – все меня берегли.
– То бишь ты со всем Гостиным двором поладил? – спросил Андрей.
– Как не поладить? Ребята добрые!
– Это славно… – задумчиво произнес Андрей.
Он не просил у Бога: «Господи, пошли мне роту молодцов, на которых можно положиться». Он лишь говорил: