– Да-да, чувство долга! Великое чувство, – кивнув, вдруг оборвал меня Папирий.
По его реплике и выражению лица, я догадался, что мне не было смысла продолжать.
– … она красит и убелённых сединами стариков, и безусых юношей. И мужей в полном расцвете сил…
– Сенатор, я хочу сказать …
Он выставил ладонь, сделав знак мне замолчать. Возникла пауза.
Он посмотрел вдаль с мечтательным видом и продолжил с пафосом в голосе:
– Когда я был твоих лет, я восхищался делами достойных людей и стремился подражать им – людям, кто добился заслуженной славы, ибо что может быть лучше пользы отечеству и благодарности людей? Есть те, кто рождён боронить землю и изготавливать горшки. Таков их удел. Нет, он ни плох и ни хорош, он просто есть, ибо такова воля богов сделавших этих людей теми, кто они есть. Но есть и другие – те, кто был рождён управлять ими. Этих людей родили в знатных семьях, чьи предки заслужили почёт по делам своим. Боги наградили таких людей способностями, умом и знаниями. И через них их детей. И через их детей – детей их детей. Боги поставили их выше по праву. Но это право очень тяжёлая ноша, она подразумевает ответственность, которая многим не по зубам. Я видел тех, кто не выдерживал и сдавался. Но и были и те, кто верил в себя и в свою назначение. Будучи молод, я читал о делах наших отцов. Они не думали о славе, слава сама пришла к ним. Слава, что они заслужили, была следствием их дел, а не целью их жизни. Это был cursus honorum, путь чести. Я понял, что такой путь лежит через дела, и как бы боги к тебе не благоволили, если ты не оправдаешь их надежд делами, они могут сменить милость на гнев. Мой отец воспитывал меня для политики. Я изучал науки и искусства, но всё для политики. Я уже знал кем я буду и следовал не только воле отца, но и зову своего сердца…
Тит Папирий Курсор перевёл взгляд на меня. В глазах под белыми бровями появилась ирония.
– Но нынешнее поколение не очень-то верит в свое предназначение. Их чувство долга может подводить их как заблудшую овцу, примкнувшую к чужому стаду. Они теряют интерес к славе. Они хотят быть философами и довольствуются малым, как Диоген своей бочкой…
Сенатор рассмеялся с благодушным видом. Но я научился хорошо различать полутона его голоса, чтобы принять этот смех за искренний.
– Ну, хорошо, – сказал он. – Оставайся там, где ты считаешь для себя нужным.
«Как заблудшую овцу, примкнувшую к чужому стаду». К чужому. Мне эта метафора показалась звучащей загадочно.
Я продолжал смотреть на сенатора. Его лицо источало радушие. Но в его глазах, властных и не привыкшим к отказам, я прочёл другой ответ.
IV
Деметрион
Сегодня мне не нужно было выделяться, и я не надел знака тайной службы. Но, не выделяясь как советник,