Проехал Недрзвицу Малу, а через 3 версты далее располагалась Недрзвица Дужа[258]. Было уже 4½ часа дня; кони мои и возница промокли до костей; я порешил в этой деревне заночлежить. Войт отвел мне подходящую хатку, ч[то] б[ы] можно было где поставить и моих лошадок хотя бы под навес. Как ни стараюсь я в своем путешествии возможно более обособиться от войск, ч[то] б[ы] даже не видеть ни одного солдата, но это недостижимо. И в данном случае деревня вся уже была занята расквартировавш[имися] в ней частями и обозами 2-го разряда Уланского Лейб-гвардии Его Величества полка[259]. От одного из нижних чинов последнего как очевидца я узнал, что Краков уже с неделю как оставлен без боя австрийцами и занят нашими тремя казачьими дивизиями. С большими затруднениями приходится добывать для лошадей сена и овса; я пока стараюсь действовать на панов больше лаской да щедрой расплатой… Как мало мы вдумываемся в такое всем известное явление: к холодам у лошадок отрастает длинная шерсть, как сама природа заботится заготовлением теплых покровов для животн[ых]. Но в одном ли этом природа проявляет свои целесообразные действия?
До Люблина от Недрзвица Дужа считается 19 верст. Завтра засветло рассчитываю быть там; поремонтируюсь, пообчищусь, дам постирать накопившееся грязное белье и хоть денек поживу в культурных условиях обстановки[260].
24 сентября. Ночь провели плохо, так как чуть ли не каждый час проходившие солдаты стучали в окна и ломились в двери, прося ночлега или хотя бы отогреться; но все избы были переполнены; один бедный солдатик кричал белугой, что замерзает; на расспросы – какие солдаты идут? – отвечают: «Нежинского полка».
Грязь невылазная; день начался с наклонностью как будто разведриться. Утром разговорился с нежинцами, не евшими вчера целый день, а сейчас с жадностью уплетающими вареную картошку; порассказали о катастрофе, постигшей их 15 августа, когда они подверглись внезапному обстрелу из пулеметов