Узнал из газет о смерти Карла Румынского[272], для нас, может быть, могущей сыграть и весьма выгодную роль. Из тех же источников сообщение о падении Антверпена.
Октябрь
1 октября. Незабываемый мной никогда день Покрова Пресвятыя Богородицы. Утром слышится благовест колокольный в церквах. Около 3-х дня сел в поезд, отходящий на Белосток; публики туда едет мало, а больше все в Киев, Москву, Брянск. От случайного моего спутника – фельдъегеря Гончарова – узнал, что штаб 10-й армии в Красностоке[273], верстах в 30 к СЗ от Гродно. Путь к Гродно местами пролегает среди болот, к востоку – Беловежская пуща.
Продолжаю аккуратно прочитывать газеты; потопление немцами нашей «Паллады»[274] лишний раз доказывает, что враг наш слишком силен.
Вагон мой с лошадьми прицепили к санитарному поезду, к[ото] рый больше стоял, чем шел. Прибыл в Гродно лишь в 6 утра, всю ночь не спал.
2 октября. Светлая погода. Узнаю, что штаб СЗ фронта переезжает в Седлец[275]. От жандарма и коменданта станции узнал, что штаб моей армии – в Красностоке; для вящей же достоверности постарался узнать об этом у к[ого]-либо из оставшихся пока чинов штаба; мои разговоры с Рейнботом[276], ответили мне по-хамски: «Я вам не справочная контора…»[277] Из Гродно до Белян[278] по машине, а с Белян на лошадях. Шоссе превосходное, гладкое как скатерть. Часов в 7 вечера прибыл-таки наконец в штаб, расположенный в Красностокском женском монастыре[279], проскитавшись в розысках его около почти двух недель, и это в век пара и радиотелеграфов… Знакомство с новыми сослуживцами. Новости о происшедших переменах в воен[но]-санитарной организации, при к[ото] рой все вышло наоборот с нашими чаяниями военных врачей, созданной как будто со злобным намерением нас унизить и предать в руки и на дискреционное усмотрение хулиганствующих рейнботов и им подобной сволочи, когда подпоручик Богданович в должности начальника эвакуационного пункта в Августове «подтягивает» главных врачей госпиталей угрозами отрешения их от должностей…
3 октября. Чудная погода, светлый день, дивная красота монастырской обители, к[ото] рую теперь занимает штаб 10-й армии. Но… на душе так тяжело, так тяжело – и не от предвидения и предчувствия всевозможных катастрофических сюрпризов, к[ото] рые нам готовят германцы, а от террора перед разнузданным произволом властвующей теперь вовсю и со зверским остервенением над нами рейнботовщины, для к[ото] рой и в трудную годину, переживаемую родиной, остается все тот же руководящий принцип в жизни – l’êtat c’est moi