Вельзевул за кулисами. Александр Сергеевич Нейман

дачным кооперативом и попросил меня приехать на подмогу. Воздух действительно был достаточно прохладным и в нем улавливался запах изморози, как будто тянущийся откуда-то из далека, где уже началась зима. По дороге я слушал тревожное пение птиц, видимо чувствовавших приближение холодов, и думал: интересно, что отец четыре дня делал на даче, если не успел сам со всем управиться? И как это он так легко согласился, чтобы я пропустил занятия, он вообще был ярый противник прогулов и долгов по учебе, благо, я только поступил и еще не знал, что это такое. Калитка была открыта, недалеко от входа располагалась почти упавшая теплица, возле вагончика стояли небольшие ведра с какими-то ягодами, отец возился в зарослях малины и кряхтел. Подойдя ближе, я рассмотрел его, он стоял на карачках, с секатором и обрезал кустарник.

      – Привет, пап, – громко сказал я.

      – Здоров, – ответил отец, поднимаясь с земли и кряхтя.

      Когда он разогнулся, стала заметна сильная усталость, несмотря на прохладу, лицо его покрывал пот, а кожа была с бледным оттенком, хотя за время дачного сезона он стал почти бронзового цвета, от загара почти не осталось и следа.

      – Как добрался? – спросил отец

      – С бабушками, – ответил я.

      Отец хмыкнул.

      – Давай картошку выкопаем и домой. Хрен с ней с этой теплицей, ее можно и по холоду убрать. Картошки там немного, за час управимся, – отец стал выбираться из зарослей малины, – там за вагончиком лопаты уже стоят. Зайди в вагончик, справа, как войдешь, мешки на полу….. Там их четыре я приготовил, – он улыбнулся, – но нам наверно и одного хватит, вся ботва объедена…., – отец устало махнул рукой и, не договорив, стал медленно нагибаться за садовыми перчатками.

      Я отправился за мешками. В вагончике пахло сыростью, старыми прогнившими досками, ветошью, которая раньше была моими и Лизкиными детскими вещами, сырой землей, чесноком и корвалолом. Я взял два мешка и вышел. Отец ждал меня с другой стороны вагончика. Он стоял там, где по идее начинался ряд, опираясь на лопату, на пол штыка погруженную в землю, и что-то оценивал.

      – Па, давай… может, я буду копать…..

      – Нет, сынок, я не нагнусь, а если нагнусь – не разогнусь, – он слегка ухмыльнулся.

      Мы выкопали почти два мешка картошки. Отец стоял и тяжело дышал. Было видно, что ему не хорошо, он почесывал себе грудь, сильно, до белизны в пальцах, нажимая на нее.

      – Пап, присядь, присядь на мешок.

      – Сейчас, сейчас, сейчас, – торопливо заговорил он, – мне надо полежать немного и все, поедем домой.

      Он подошел к кустам крыжовника, где возле колодца была небольшая поляна, на которой мы когда-то устраивали пикники. Возле колодца стояла старая ванна, в нее мы набирали воду для вечернего полива, если не успевали до отключения – в колодце обычно было не больше трех ведер или вообще сухо. Рядом стояла скамейка. Отец, опираясь одной рукой на ванну, а другой на скамейку лег на желтеющую