занимать себя чем-нибудь после того как мама ушла. Я его другим не помню, вот Лиза помнит, но редко рассказывает. Когда мама нас бросила, мне было три с половиной года, а Лизке тринадцать, почти четырнадцать. Естественно тогда отцу было не до меня, и мной занималась она. Почему это произошло, я до сих пор не знаю. Лиза говорит об этом неохотно, невнятно, а иногда, вообще, делает вид, что не слышит моих вопросов. Раньше мы из-за этого часто ругались. Когда я, будучи еще ребенком, задавал вопросы о матери отцу, он либо переводил тему, либо отвечал, что-то неоднозначное и совершенно непонятное ребенку, а иногда добавлял: вырастешь, узнаешь. И все же я выучивал некоторые ответы отца, чтобы отвечать на вопросы о моей матери, когда кто-нибудь спрашивал меня о ней в школе или еще где-нибудь. Единственное, что я знал наверняка, это то, что звали мою мать Верой, и она уехала за границу. Потом я перестал спрашивать, а к пятнадцати годам моей жизни наши отношения стали сильно портиться. Я все чаще проводил время, болтаясь на улицах, в подъездах и на крышах домов, а отец после работы пропадал в гараже вместе с остальными гаражными усачами или на своей даче. Я сильно злился на него, сам толком не знаю за что, наверно потому, что он все время молчал. Молчал, когда меня сутками не было дома, молчал, когда я был дома, молчал о матери, а если он о чем-то и говорил, то, как правило, о моей учебе и домашних обязанностей. Злился потому, что у нас никогда не было денег, потому, что не было семейного ужина, как у других людей, злился, потому, что мы – я, Лиза и отец все дальше отдалялись друг от друга, а он ничего не делал, чтобы остановить это. Сейчас я понимаю, что в этом виноват не только он, но и мы, его дети. Мы должны были помочь сохранить в нем это родительское тепло. Он стал таким не потому, что хотел отдалиться от нас, а потому что мы отдалились от него. Мы с сестрой были заняты собой.
Три чужих человека в одной квартире. В коридоре повисла тишина и полумрак, из спальни доносится тихое шуршание книжных страниц, из детской слышен голос, бормочущий что-то в телефонную трубку, в зале работает телевизор без звука и видны движущиеся тени на противоположной стене. Я стою и, сквозь приоткрытую дверь вижу отца. Он лежит на кровати, положив под спину несколько подушек, и читает книгу. Некоторое время он смотрит на страницу, затем его взгляд уходит в сторону – он о чем-то задумался. Через секунду он возвращается из своих мыслей и снова принимается читать, но понимает, что не помнит о чем только что прочел, и ищет, в книге, то место, на котором погрузился в раздумья.
Я наблюдаю за ним долго. Мне хочется подойти и заговорить с ним. О чем? Не знаю. Просто заговорить на любую тему, так же как я делал это в детстве. Говорить все, что в голову взбредет. Задавать глупые вопросы и даже не получая ответов, видеть как он смеется и наигранно задумывается чтобы так же по-детски ответить. Но о чем мне говорить с ним сейчас? Он не поймет. Он уже не помнит себя, в моем возрасте.
Отец снова погружается в свои мысли, затем его руки медленно опускают книгу на живот,
