– Звоните Рори каждый вечер и рассказывайте, что ели.
Та встретила мой взгляд с такой доброй улыбкой, что пришлось отвернуться, иначе я бы заплакала – как в ответ на мазл тов доктора Розена за мой рейтинг на курсе. Неприкрытая доброта грела солнечное сплетение, как тепловая лампа, и подступали рыдания.
Разоблачение моего ритуала – наконец-то – во всех подробностях было подобно снятию слоя кожи. Определяющей чертой моего питания была секретность. В детском саду я таскала печенье из корзинки с перекусом. В День благодарения на второй год учебы в старших классах я тайком слопала верхний ярус пирога с пеканом. Я воровала еду у всех соседок по общежитию. Даже выздоравливая, я отказалась от искусственной рвоты, но сохранила секретность. И свой вариант обжорства.
– Я не пытаюсь не дать вам есть яблоки, – пояснил доктор Розен. – Ешьте, сколько хотите. Яблоки вас не убивают – вас убивает секретность. И главное, – тут он наклонился ко мне и понизил голос, – если сможете посвятить эту группу в свои отношения с едой, станете ближе к близким отношениям. И начнете с Рори.
Я посмотрела на нее и представила, как рассказываю о каждом кусочке, положенном в рот. Все тело окаменело – в основном от страха, но в этом была и надежда. Шанс дать другому человеку познать меня внутри хаоса моего питания – то, чего я никогда не позволяла прежде.
Меня не слишком удивляло, что проблемы с едой и проблемы с отношениями росли из одного корня – неких моих сломанных составляющих. Удивило то, что это понимал доктор Розен. Пола Ди ничего не видела, а ведь в то время я активно применяла искусственную рвоту.
– Звонки Рори исцелят меня от приступов яблочного обжорства?
– Вам не нужно исцеление. Вам нужен свидетель.
Но я хотела исцеления. Яблоки стоили дорого.
На втором курсе колледжа я запала на душевного колумбийца с ямочками на щеках, глубокими, как колодцы. Он звонил пьяный после закрытия баров, и мы целовались за корпусом братства Каппа-Каппа-Гамма. Он был тем парнем, который показал мне все грани поцелуев. До него я никак не могла врубиться, что такого в прикосновении моих губ к чужим, но, когда его нежный язык встретился с моим, поняла в один миг. Качественный поцелуй способен достичь каждого органа, каждой клетки. Он может перехватить дыхание и превратить рот в кафедральный собор. Эти поцелуи пробудили меня.
А потом они же и убили. Тот колумбиец был «двойным хуком»: алкоголиком с постоянной девушкой. В тот единственный раз, когда я осталась ночевать в его квартире, он был настолько пьян, что написал в шкаф в полной уверенности, будто это туалет. Где была я, пока он облегчался в нескольких метрах от кровати в два часа ночи? В его кухне запихивала в рот остатки именинного торта. Пару часов спустя, выходя в утреннее «позорное шествие» из его квартиры, я старалась не обращать внимания на амфитеатр коричневых крошек и размазанное пятно