Может, у меня такая память, я и сейчас помню только два номера телефона, нет, три, включая собственный. А может, сказывался долгий голод? Никто не верил, что не могу выучить эти даты, ведь запоминала стихи страницами, писала диктанты без единой ошибки.
Жизнь становится невыносимой. Идти в школу, знать, что тебя вызовут, идти домой с двойкой…
Мама закрывала дневник и молча смотрела на меня. Во время этого молчания я должна была осознать всю глубину своей вины. Я осознавала, и жила под её гнётом день за днём.
После долгой паузы мама спрашивает:
– Опять даты?
– Да.
– Не понимаю, ты же при мне вчера учила! Конечно, у тебя голова забита книгами, учёба в ней просто не умещается! Давай учебник. Где они, в конце? Когда было крещение на Руси?
Наверно, я была далека от маминого идеала. Я всеми силами старалась заслужить её любовь. Бывали у меня полосы «хорошего поведения», когда в доме убрано, мамины поручения выполнены, в дневнике пятёрки. Я просто жаждала похвалы, одного слова!
Как-то вечером сидели мы с Вовкой за нашим большим столом. Я делала уроки, а Вовка вертел на пальце чашку, пока она не разбилась.
– Вовка, не трогай черепки, порежешься!
Он растерянно смотрит, как я собираю их быстро и бесшумно, и мы оба знаем, что скандала не миновать.
Мама вышла из спальни:
– Почему ты не смотришь за мальчиком? Тебе даже этого нельзя поручить, никакой помощи от человека! – И ушла, и закрыла за собой двери.
Сердце моё упало. Я ведь думала, мне надо будет защищать Вовку! Почему я у неё во всём виновата? Я и раньше пыталась это понять. Конечно, Вовка маленький, похож на папу…
Но в тот вечер у меня мелькнула страшная догадка – я не родная мамина дочь! Это надо было выяснить немедленно, или сердце моё разорвётся!
Мама лежала на кровати. Я подошла к подушке и спросила:
– Скажи правду, я тебе не родная? Ты не думай, я всё равно буду слушаться. Только скажи, мне это очень важно!
Она посмотрела на меня с любопытством:
– С чего ты взяла?
– Я у тебя всегда виновата, даже когда Вовка разбил чашку.
Мама не вскочила, не обняла меня, не сказала, – что ты, доченька, просто жизнь такая тяжёлая, нервы на пределе… Если бы она это сделала, если бы смогла произнести! Но она только сказала:
– Ты всё выдумываешь. Как мне трудно с тобой!
На душе у меня стало пусто и холодно. Как она вообще не превратилась в ледышку – наверно, собирала тепло и любовь на стороне, по крохам, и этого достало ей, чтобы выжить.
Мама ещё полюбит меня, я ещё стану для неё надеждой и опорой-соломинкой, и светом в окошке! Но это будет через много – много лет…
Экзамены приближались неумолимо. Они преследовали меня всю жизнь, с четвёртого класса и до десятого – и вступительные в Радиотехнический, с конкурсом в одиннадцать человек на место, и все сессии, и кандидатские!
И