Но Вишез не хотел ни о чем говорить. Слова Додда пронзили его насквозь и разрезали пополам.
Он молча нажал на газ.
В лапшичном баре Большого Дже подавали худший рамен в городе. В ресторане отчаянно не хватало персонала. Лапша была жесткой. Палочки оставляли занозы во рту. Но шеф-повар всегда держал для Фирлеса место за баром. Это было единственное заведение в городе, где он чувствовал себя как дома. Возможно, поэтому и возвращался сюда раз за разом.
– Эта лапша на вкус как картон, – пробурчал Вишез. Он был мрачнее тучи. Додд задел его по-настоящему. За прошедшие годы Фирлес успел уяснить, что, когда его друг пребывает в таком настроении, лучше не пытаться его приободрить. Оставалось лишь ждать, когда шторм уляжется, и надеяться, что его лодка успешно пройдет сквозь тьму.
Фирлес втянул в себя лапшу.
– Вот поэтому мне и нравится это место. Лапша здесь всегда на вкус как картон. Большего и не ждешь. И вот однажды придешь сюда, а лапша на вкус окажется по-настоящему хорошей. И ты сразу поймешь, что сегодня знаменательный день!
– Что это за бизнес-стратегия такая? – нахмурился Вишез.
– Очень плохая. – Фирлес пожал плечами. – Но Большой Дже оставляет для меня место за баром.
– Твое «большего и не ждешь» работает по-другому. Люди кормят тебя собачьим дерьмом, а ты просто ешь его. И через какое-то время забываешь, что это собачье дерьмо.
В паре табуретов от них послышался громкий звон разбивающегося о стойку бара стакана. Друзья обернулись на звук и увидели дальше за стойкой двух обильно татуированных парней лет двадцати пяти. Пьяные в доску, они выкрикивали непристойности в адрес официантов и разливали пиво по всей стойке.
Вишез покачал головой.
– Взгляни на этих двоих. Здесь не только еда – собачье дерьмо, но и клиенты тоже.
Фирлес пожал плечами и вернулся к своей лапше.
– Как по мне, так эти двое просто неплохо проводят время.
– К черту это место, – прорычал Вишез и встал.
Фирлес повернулся к другу. Прищурился, обеспокоенный.
– Ты куда это собрался?
– В туалет.
Вишез направился в заднюю часть помещения.
– Эй, – окликнул его Фирлес, указывая на его миску с лапшой, – ты будешь доедать?
Но Вишез даже не обернулся. Фирлес с радостью подвинул к себе вторую миску с раменом. Подцепил лапшу палочками. Всосал в рот. И пожал плечами.
– На мой взгляд, это довольно вкусное собачье дерьмо.
Внезапно из другого конца ресторана донесся звук, который Фирлес никак не ожидал здесь услышать. Смех. Дело не в том, что никто и никогда не смеялся у Большого Дже, скорее, в том, что здесь никому и никогда не хотелось смеяться. Взгляд Фирлеса метнулся к источнику звука. Их было четверо, и они беседовали. Он не мог расслышать слов и разобрать, о чем речь. Но у всех четверых было одно и то же выражение лица, одна и та же эмоция. Фирлес никогда ее не испытывал, даже не мог подобрать ей название. Это