Такое отношение связано и со спецификой освоения региона. Как отмечалось выше, периоды активной «государственной заботы» о продвижении на восток, когда в регион текли финансовые, материальные и людские ресурсы, чередовались с периодами «временного охлаждения». Но в период «приливов» далеко не любая деятельность в регионе получала поддержку. Только ключевое направление официально присутствовало в регионе. В разные периоды это могла быть пушнина, серебро, золото, ВПК и военные базы, рыболовство и т.д. В очередной «приливный» период менялось начальство, менялись приоритеты, а вместе с ними и вся легальная социально-экономическая структура региона на них ориентированная. Остальная часть населения с ее хозяйственной активностью исчезала из отчетов губернаторов и советских руководителей региона.
В периоды политических осложнений или хозяйственных неурядиц регион переходил в «режим консервации». Застывала видимая хозяйственная и культурная жизнь. Население заметно (порой в полтора и более раза) сокращалось. Все пространство «внутри» региона становилось «невидимым» для государства. Существенной оставалась только задача обороны границы.
В «невидимом» регионе возрастало значение «невидимых» форм деятельности, индивидуальной активности, что в условиях ослабления административного давления позволяло региону пережить трудные времена в ожидании, когда политическая воля вновь направит на дальневосточную окраину людей, финансы, материальные ресурсы. Именно эта местная активность создавала более или менее комфортные условия существования. Благодаря «невидимкам», в регионе формировалась особая структура, обозначенная нами как «проточная культура» (2, с. 28–39), призванная «гасить» избыточные инновации, идущие из столицы, приспосабливать их к местным условиям. Структура социальной ткани, ее неформальная часть обеспечивала выживание населения дальневосточной окраины, превращая лидера местного сообщества в «государево око» в кратчайший период (15).
В свою очередь государство никогда не отказывалось от задачи освоения «пустых земель». Однако смысл концепта здесь был иной. Поскольку то, что существовало в регионе, не находило места в отчетности, а то, за что чиновнику надлежало отчитываться, отсутствовало, документально регион представал «пустым» и в глазах имперского чиновника, и в глазах сотрудника Госплана. Но эта пустота была лишена смысловой и ценностной окраски. Она была только пространством для освоения. «На бумаге» освоение региона каждый раз начиналось с нуля. То, что на месте современного Комсомольска-на-Амуре уже был поселок, никак не отражено в мифологии «города на заре». Местные интересы не игнорировались – о них просто не знали. Они не существовали юридически.
Властное