Я схватила свой альбом и начала рисовать, позволяя карандашу вести мою руку туда, куда он желал. Комфорт и определенность интерьера, ясность и четкость узоров на шторах, драпировках и обоях заставили истории о кувшинчиках с драже, «мимолетных увлечениях» и бессмысленных для меня впечатлениях поблекнуть. Зато воспоминания о матушке, те факты, которые я о ней знала, и ее рассказы, которым я всегда доверяла, становились все явственней и ярче с каждым новым эскизом, выходившим из-под моего карандаша.
На ужин меня никто не позвал, и я потерялась во времени. Сколько времени я провела за рисованием? Должно быть, несколько часов, потому что солнце уже село. Я рисовала в сумерках! «А это что?» Мой слух уловил чью-то поступь в коридоре. Шаг… Еще один шаг… Вспомнив о склонности тети к лунатизму, я напряглась. Но на этот раз никто не постучал в мою дверь. Еще несколько тихих шагов в холле, и внезапно меня осенило. В том состоянии, в котором я оставила тетю Флоренс, она не смогла бы и шага пройти без посторонней помощи. (Чего стоило нам с Шин затащить ее по лестнице наверх!) Я слышала не ее поступь!
Отложив в сторону альбом, я тихонько – не желая никого беспричинно тревожить – приоткрыла дверь. Каково же было мое удивление, когда я увидела не тетю, а кузину! Голди в темной накидке и шляпе с низко опущенными полями, крадучись, спускалась по лестнице. Она не заикалась ни о каких развлечениях этой ночью, да и одета кузина была не для приема или бала. Куда же она направлялась?
Я хотела ее окликнуть, но прикусила губу. Судя по тому, как Голди двигалась, она явно не желала, чтобы ее услышали или увидели.
Дождавшись, когда кузина исчезла из виду, я тоже прошмыгнула в холл. И услышала тихий топоток ее ботинок по изразцам, выстилавшим пол на первом этаже. А затем тихий – ох, какой же тихий! – скрип открывшейся парадной двери.
«Оставь Голди в покое, – наказала я себе. – Расспросишь ее обо всем завтра».
Порешив на этом, я вернулась в комнату и, снова сев в кресло, взяла альбом. Но мое любопытство разыгралось так, что мне стало не до рисования. Я сидела и вслушивалась в ночную тишину; от напряжения у меня даже разболелась голова. Я закрыла глаза, и передо мной промчался, словно поезд, весь минувший день. Картины сменялись, перетекая друг в друга: Чайнатаун… ветер, пытавшийся сорвать с моей головы шляпу на глазах у наблюдавших за его проказами мужчин… отель «Пэлэс» и… тетя Флоренс со словами «Ты можешь мне доверять!».
А когда я открыла глаза, за окном клубился унылый серый туман – верный спутник утра.
Глава пятая
Когда я на следующее утро ткнулась в дверь кузины, она оказалась заперта. Ни на мой тихий стук, ни на мой шепот «Голди, ты проснулась?» ответа не последовало. Я решила, что она еще спит, но скоро выйдет.
Чувство голода понудило меня пойти на запах еды в столовую. Там находился лишь дядя Джонни; он сидел за огромным столом из красного дерева, за которым могли бы одновременно уместиться двадцать человек. И снова дядя Джонни был одет безупречно, на этот раз – в костюм черного, как уголь, цвета. Часы на золотой цепочке