Антон пришел с опозданием и сел рядом с ней. Свободных стульев в зале было много, но он сел рядом с ней, и это показалось ей невежливым. Она вообще находила Антона человеком неприятным. По ее мнению, он не умел есть, носил уродливые белые мокасины и флиртовал с молодыми нянечками. Как будто не понимал, что он старый хрыч и выглядит просто смешно. Тем не менее, когда он сел рядом, по ее телу прокатилась легкая дрожь. И такая же, только более сильная, когда он коснулся коленом ее ноги. Она решила, что это остаточные проявления гриппа, которым она болела на прошлой неделе, отодвинула свой стул и сосредоточилась на фильме. Ближе к концу картины она не удержалась и скосила на Антона глаза. Он плакал! Слезы абсолютно не вязались с ее представлением об этом человеке, и Катя списала их на его проблемы со здоровьем. Наверное, у него конъюнктивит. Или воспаление слезных каналов.
Фильм кончился. Немногочисленные зрители встали с мест и разошлись по своим комнатам. Только они с Антоном продолжали сидеть и смотреть на бежавшие по экрану титры.
– На самом деле, – сказал он вдруг, не глядя на нее, – все фильмы Михалкова про одно и то же.
– Про что же, интересно? – спросила она саркастически, не поворачивая головы.
– Про трагическую и прекрасную силу любви, – ответил Антон. – Про то, что она способна двигать горы и рушить мосты. Про то, что она одновременно и ослепляет людей, и раскрывает им глаза. Он говорит об этом и в «Урге», и в «Утомленных солнцем», и здесь тоже. Его героев лихорадит от любви. И мужчин, и женщин. Любовь у него – это хроническая болезнь. Но она же и лекарство.
– Как красиво вы это сказали…
Тогда она впервые удивилась тому, что будет много раз поражать ее впоследствии: его способности говорить как по писаному, словно, прежде чем произнести фразу, он выстраивает ее в уме в строго продуманном порядке.
По экрану проплыл последний титр с именем режиссера. Повода продолжать сидеть в зале больше не оставалось.
– Я видела, как вы плакали, – сказала Катя, по-прежнему не глядя на него.
Она боялась, что, если их глаза встретятся, это все испортит.
– А-а, это, – пренебрежительно махнул он рукой. – Конъюнктивит.
– Я так и подумала.
Запахло стиркой, резко и неприятно. В строящемся новом крыле здания что-то сверлили, и до них доносилось глухое жужжание дрели. Раздался щелчок – кассета в видеомагнитофоне докрутилась до конца, и пленка стала отматываться назад. Катя сидела не двигаясь. Антон тоже. Протянувшаяся