О Федоре, оставленном в березняке, Степан сейчас не думал, все равно, до ночи надо ждать, да и не хотелось ему сейчас навещать Федьку. Ведь тот сразу догадается, что здесь не все чисто, и поймет, что для него уже шансов никаких нет. Конечно, можно его, покалеченного успокоить, главное, винтарь отобрать сразу, чтоб надурить не успел, а потом и придушить, чтоб не шумел. Но, уже решившись в душе своей на бандитство против чужих, незнакомых ему людей, оправдывая его справедливым желанием выжить, Степан не был готов брать на душу жизнь знакомого ему с детства человека, пусть соперника, но своего. Оставить его в лесу, отдать тем, кто, может быть, сдаст немцам, это – может быть, а вот самому…, нет, на это решиться Степан не мог. Много раз уже порывался он избавиться от Федора, но все откладывал этот момент, понимая, что, сотворив однажды этот поступок, уже не сможет он оставаться тем же Степаном, что и раньше, что наступит момент взглянуть в бездонные глаза Зойки, и, как бы она не догадалась, что он причастен к гибели своего друга. Эх, прибрал бы Господь Федьку, чтоб похоронить самому, да место запомнить, так бы было лучше всего.
От мыслей его отвлек хозяин хутора, направившийся через поле к лугу. Степан сразу смекнул, что тот пошел за скотиной, и не ошибся. Вскоре Асип гнал к хутору целое стадо: кобылу с жеребенком, четырех коров, телят, овец; все ж таки по военному времени оставлять живность в поле на ночь не решались, и это было понятно. Степану не понравилось, что кроме скота с луга возвращались две лохматые крупные собаки, которые днем оберегали стадо в поле, а ночью, следовательно, несли вахту по охране хутора, это было чревато проблемами, но как их решить он пока не знал.
Стало смеркаться, в окнах хуторян показались огоньки, причем горели не каганцы, как в большинстве домов родной деревни, а хорошие керосиновые лампы, это Степан точно определил. Жрать хотелось до сведения челюстей.
***
Ближе к вечеру того дня, когда босые и голодные односельчане-красноармейцы шлялись по полесью, им все-таки повезло. Хотя везение для тебя в военное время часто оборачивается бедой для кого-то другого, так случилось и с ними. В жидком пролеске на краю несущего сыростью и тиной болота они наткнулись на труп красноармейца. Он лежал под большим кустом папоротника, и, судя по всему, лежал он тут уже больше недели; по вывернутым наружу, обсаженными мухами, кишкам, было ясно, что убила бойца не пуля, а либо граната, либо мина. Но, главным было то, что мертвые руки продолжали сжимать винтовку Мосина, настоящую целехонькую боевую винтовку. Разжав с трудом почерневшие пальцы мертвеца,