Толстые страницы переворачивались с шорохом. Вот и он, «Портрет юного офицера Растьевского полка». Таня перебралась к окну и села в кресло, пристроив альбом на коленях.
Офицеру на портрете было лет двадцать, но он все равно казался очень похожим на Ника Ярова. Такие же высокие, четко очерченные скулы и прямые брови. Длинные ресницы – впору девушке! Но взгляд строгий. Серьезное, трагическое лицо. Словно офицер знал, что Растьевский полк погибнет – именно тогда впервые на войне применят газы.
– Что смотришь? – Ася заглянула через плечо. – Ну конечно! Знаешь, в твоем возрасте я была влюблена в этого офицера. Ах, какие глаза! Пыталась найти по бумагам, кто он такой, но увы, увы…
«А я нашла настоящего», – подумала Таня, вглядываясь в портрет. Морщинка между бровями. У Ника тоже такая есть, даже странно.
– Достань скатерть, – попросила Ася. – Чай у меня сегодня со смородиновым листом и мятой.
Они ели пироги с брусничным вареньем. За окном темнело, и все чаще звонили трамваи. Погода портилась, собирался дождь. Скреб лапами по железному подоконнику голубь. Ася рассказывала о своей первой любви: «Ах, деточка, какая у моряков парадная форма! И кортик! Не по уставу, конечно, он цеплял его за воротами училища».
Таня слушала, положив голову на скрещенные руки. Потом перебила:
– Ася, а тебе не страшно, что я… такая?
Тетушка близоруко моргнула за стеклами очков.
– Танечка…
– Нет, правда! Вы делаете вид, что все нормально. Но ведь это не так.
Ася заглянула в чайник.
– Давай горячего налью. Так вот, детка, страшно – это совсем другая категория. Страшно было, когда я, соплюхой, с матерью, твоей бабкой, царство ей небесное, попала на рытье окопов. Тут, в Дачном поселке. И на нас пошли танки. Вот тогда было страшно. А сейчас мне не страшно, деточка. Мне очень горько, что судьба обошлась с тобой так.
Прозвенел трамвай, и звякнула ложечка.
– Асечка, я, кажется, влюбилась.
– Я поняла, милая.
Тетушка обняла за плечи, притянула к себе. От ее платья сладковато пахло старыми духами.
– Ты поживи, сколько отведется, а там видно будет. Мама твоя, конечно, не одобрит, что я скажу, но ты живи, деточка. Твой срок другой, сколько успеешь – бери. Целовались уже?
– Асечка! – возмущенно вскинулась Таня. Ей хотелось и плакать, и смеяться.
– Нет еще, – заключила тетушка. – Мальчик-то из каких? Уличных или с воспитанием?
– С воспитанием.
– Ну, тогда сама действуй, деточка. Только осторожненько, на бархатных лапках.
Таня снова уткнулась тетушке в плечо.
– Асечка! – сказала невнятно. – Я так тебя люблю!
– Знаю, милая, знаю. Этот твой, с воспитанием, на офицера похож, да?
Таня