Юнгеров схватил сигарету со стола, закурил и смолк, зло сопя. Ермилов также молчал, не желая спровоцировать еще одну вспышку. Он надеялся, что дурацкая идея относительно Егора сама собой рассосется, когда Юнкерс успокоится. К сожалению, Юрий Петрович при этом очень хорошо знал характер своего шефа, бычье упрямство которого редко позволяло отказываться от спонтанно родившихся идей, и особенно родившихся от того, что за живое зацепили. Вот и сейчас Ермилов видел, что Александр Сергеевич не столько успокаивается, сколько уже обдумывает идею внедрения Егора. Когда молчание стало казаться тягостным, Юнгеров почти весело прищурил левый глаз и спросил:
– Значит, ты полагаешь, что эта моя идея с Якушевым-младшим – пустые хлопоты?
«Старпом», видя, что сбываются его худшие предположения, даже встал и прошелся по кухне, перед тем как ответить:
– Не хлопоты, а… а опасная химера! И дело даже не в том, что с государством нельзя в такие игры играть…
– А в чем?
– А в том, что ты на кураже не можешь просчитать всего… в том числе все возможные последствия… А еще – ты убежден, что все, кто рядом, – являются твоим зеркальным отображением. А это – спорно.
Юнгеров несогласно помотал головой:
– Егор, конечно, сын Валеры. Но отец – это не только тот, кто родил, но и тот, кто дал шанс и направление в жизни.
Ермилов остановился, упер кулаки в стол и навис над Юнкерсом:
– Ты Волгу на кладбище давно навещал? Ты видел, как старший Якушев глядит с могильного гранита на Южном? Он и с того света смотрит нагловато и себе на уме. И стоит этак игриво – одна нога вперед, мол, как оно, пацаны?
– Это ты к чему? – привстал по-медвежьи и Александр Сергеевич. – К тому, что яблоко от яблоньки недалеко укатывается?
Юрий Петрович вздохнул и сел:
– Егор – славный мальчик. Но он – романтик. Тот романтик, который искренне верит, что умрет за царя и отечество. Но он еще ни разу не воевал за «царя», поэтому – большой вопрос; станет ли он «Сусаниным».
В глазах Юнгерова вспыхнули огоньки:
– А мы его что, в тыл к полякам засылаем, что ли?
– Так точно, ваше сиятельство, – кивнул Юрий Петрович, начавший уже уставать от этого дикого разговора.
От недопонимания сути своей идеи Юнкерс аж плюхнулся обессиленно обратно на стул:
– «Ну вы, блин, даете!»[18] Ты искренне считаешь, что я собрался засылать его куда-то с секретным шпионским заданием? Мне что, нужен несмышленый опер? Я что, – шмаль[19] у метро надумал продавать?! Опомнись! Юра, что происходит? Ты меня понимать разучился? Хорошо, из уважения к тебе – разжую. Да, мне приятно будет вставить твоим «помазкам» пистончик. Но только ради этого… Ну не настолько же я самодур. Я и так о судьбе Егора думал, прикидывал. Он юрфак закончит, ему что – в нотариусы идти? А уголовный розыск – это школа. Это – интересная жизнь. Это – уважение к своим силам. А он сможет, я вижу! А мы… мы подсобим. Я, я, как дед мой, – хочу видеть его «офицером в форме».