Всеволоду и раньше приходилось слышать подобный говорок, наполненный чужими, потусторонними тонами. И не сказать, чтобы окольничему он был по нраву. Такой тембр голос чароплётов приобретал за долгие годы чтения ворожейных заклятий и общения с теми, при одном упоминании о ком у простого человека волосы на голове вставали дыбом.
– Ты ждала меня? Даже про Тютюрю знаешь? – удивился воевода, чувствуя, как по спине прополз раздражающе-неприятный холодок. – И откель, позволь спросить? Углядела в волшебном зеркале, аль в тарелочке с колдовским яблочком? Как ты меня вообще нашла?
Кудесница лукаво улыбнулась.
– Отвечу по порядку, если не возражаешь. Про барчат, которых ты с «Петуха» выгнал, прознать было несложно. Сейчас весь город шумит о том, как Всеволод Никитич – Марьгородский витязь по прозванью Степной Волк, богатырь и воевода, Митьку Калыгу застращал так, что он Ипполиту полную шапку серебра отсыпал. Так ли это было?
– Не совсем. Скорее, я воззвал к остаткам его совести. Так что разорился он по доброй воле, – ответил Всеволод, стараясь не придавать значения отчётливо звучащей в голосе морокуньи насмешке.
– Ну а что касается нашей неслучайной встречи, сыскала тебя не я, а мой ксыр. Он хорошо умеет чуять нужных мне людей, особенно тех, кого отметил Акамир.
Из-за спины колдуньи показался рослый, русоволосый парень. Застигнутый врасплох Всеволод от неожиданности сделал шаг назад. Бесшумно выросший, как из-под земли, молодец был не просто крупным, он был огромным. Невероятно, как такой громила смог укрыться от взгляда воеводы, подкравшись столь незаметно. Необычным было и то, с какой грацией двигался подобный здоровяк. Мускулы, скрытые под белёной косовороткой, плавно перекатывались в такт его шагам, делая спутника ведьмы похожим на изготовившегося к прыжку дикого кота.
Лицо парня под соломенного цвета шевелюрой было абсолютно, до странности бесстрастно. Высокий лоб, ровные палевые брови, голубые глаза, аккуратный нос с горбинкой и гладкий «фарфоровый» подбородок напоминали красивую, но неживую маску. Ещё одной отличительной чертой Ксыра, было широкое, похожее на ошейник ожерелье. Плотно прилегая к коже, оно представляло собой тугой поджерлок из медных цепочек, скрепляющих три неровно огранённых плоских куска обсидиана. Чёрные как ночь отщепы, имеющие нечёткую форму эллипсов играли бликами заката, горя в лучах умирающего солнца, словно глаза дикого зверя. На взгляд Всеволода, выглядела безделушка чересчур ажурно, совсем по-женски.
Из-под ног воеводы вдруг раздалось протяжное, злобное рычание. Пёс, ощерив пасть и вздыбив на загривке шерсть, припал к земле и поворачивал морду то к колдунье, то к красавцу-парню. Болезненное безразличие вдруг спало с лица Ксыра. Присев на корточки и невинно, совсем по-детски улыбнувшись, он бесстрашно протянул руку прямо к исходящей пеной пасти пса. Всеволод хотел было его остановить, предостеречь, но не успел. Пёс вдруг замолчал, съёжился и, поджав хвост, с диким скулежом