На столе в светлице, его ждали тёплые щи, румяные пироги с грибами и кувшин ячменного кваса. Воевода набросился на еду, как оголодалый волк. Смиляна, сев напротив и подперев лицо сморщенной ладошкой, с довольной улыбкой наблюдала, как снедь исчезает со стола.
– Жениться тебе надо, Сева, – внезапно сказала она наставительно, тоном, не терпящим возражений. – Девку найти хорошую, такую, чтоб любила, чтоб хозяйственной была. В Марь-городе, слава богам, такие ещё не перевелись. Неужто не найдёшь голубу, чай сам-то не урод…
Всеволод в замешательстве, поднял взгляд от чашки и опустил руку, которой потянулся к пирогу.
– …ничего не говори, – по-старушечьи тонким дребезжащим голосом продолжила Смиляна. – Знаю я, как Настеньку ты любил. Богам ведомо, никто её место в твоём сердце не займёт, вот только жизнь-то не окончилась, а годки идуть. Хочется мне на старости лет с ребятней малой повозиться, смех детский на полатях услыхать. Нет, не перебивай! Умру я, кто о тебе заботиться станет? Ведь запаршивешь как бирюк, от одиночества тоской изойдёшь…
Голос у старушки надломился. Всеволод молчал. Где-то под полом, выискивая крошки, скреблись мыши. Смиляна смахнула набежавшую слезу ладошкой и снова заговорила, переходя на сухой, деловой тон.
– Балакала я тут с Просковьей, ну ты знаешь, той, у которой муж соболей во Фракию на торги свозит. Старшенькая её, Вестава давно уже на выданье. Собой не то чтобы красна, зато кухарит справно, а рукодельница какая, другой такой и не сыскать…
– Раз уж она такая умница, пошто до сих пор в девках ходит? Али есть в ней, какой изъян скрытый? Уж не ряба ли, али косоглаза? – попытался отшутиться Всеволод, но в ответ лишь заработал укоризненный, полный негодования взгляд.
– А хоть бы и косила малость, что с того? Я уж скоро и кикиморе болотной рада буду, только в хату её приведи.
– Хватит, Смиляна, ну какой с меня жених? Сегодня здесь, завтра там, как заяц в поле. Да и сама знаешь, чем воинские походы и разъезды по лихим местам окончиться могут. Какая согласится за такого пойти? Только судьбу девке изломаю. На что ей вдовья доля, – беззлобно сказал Всеволод и, отодвинув пустую миску, встал из-за стола.
– Дурак ты, Севка. А о бабьей доле тебе вообще кручиниться не пристало. Не понимаешь ты нас, как и любой другой мужик. Жене по хорошему мужу душой тужить на роду писано, и нет твоей в том заботы.
– Боюсь, как раз «хорошего мужа» из меня не выйдет.
– Это уж не тебе решать. Умная баба сама такого слепит, хошь бы и с козла. Лишь бы задатки в ём нужные водились.
– Интересно узнать какие? – теряя терпение, спросил Всеволод с невесёлой усмешкой, – Крепкие рога? Копытца? Борода в полпяди? У меня, как у скотинки, всё ль на месте, не ответишь?
– Охотно, – тоже повысила голос Смиляна, возмущённая язвительностью