– Дружок! – пес пристыжено прижал уши и расслабил челюсть. Он неторопливо потрусил в сторону валяющегося где попало хозяина, виляя хвостом-метелкой. Дружок был эдак локтя полтора в высоту и не менее пяти пудов веса. Принявшись вылизывать мужику лицо, он совершенно не создавал впечатления безжалостного убийцы, еще минуту назад пытавшегося оторвать от меня кусок.
– Опять напился, окаянный! – полукриком запричитала старушка, подпинывая клюкой бестолкового отпрыска годов сорока.
– Так праздник жеж, – умозаключил отдыхающий в клумбе тип, громко икнув.
– Говорила я твоему отцу, чтоб с детства тебя к труду приучал, а он все баловать! Вот и вырос обалдуй эдакий! – бабка заметила торчащую из кармана брюк мужика бутыль с мутной розоватой жидкостью. Она поспешно вытащила ее и быстрым шагом направилась к колодцу.
– Смотри, Яшка, вот оно все твое, проклятье! – разгневанная старуха выдернула пробку из тонкого горлышка бутыли и вылила ее вредоносное содержимое в колодец.
– Не-е-ет! – с видом раненого в самое сердце рыцаря, только что потерявшего в бою верного друга, мужик вытянул вперед трясущуюся руку. Мне даже показалось, что он прослезился. Когда последняя капля безжалостно выливаемой каргой жидкости отправилась к Нептуну, тип опустил лицо обратно в клумбу и горько всхрапнул.
Опершись на ладони, я попыталась привстать, но, поняв, что сама этого сделать не смогу, кинула жалостливый взгляд в сторону парней, прятавшихся за кустом, стараясь не попадаться на глаза собаке с волчьим аппетитом.
– Что ты наделала, старая? – пьянчуга, понесший невосполнимую утрату, обратился к своей осерчавшей матери. – Это ж я для тебя принес. Зелье колдовское. Шоб в шкаф морозильный подливать.
Бабка неуверенно взглянула на дно колодца – поверхность воды была скована магическим розовым льдом. Старуха сердито хмыкнула и раздосадовано махнула рукой. Ничего не ответив непутевому сыну, она откинула пустую тару в сторону и угрюмо поплелась домой.
Не без помощи приняв вертикальное положение, я ощутила прилив многократно усилившейся боли в пояснице; прокусанная нога безвольно болталась, намекая, что ее, вероятно, придется ампутировать; пальцы обеих рук налились жаром и онемели, но самое главное – мне было неизвестно, который сейчас час.
– Эй, уважаемый! Уважаемый! – сквозь сжатые зубы процедила я, обращаясь к оценившему по достоинству радушие цветочной грядки