– Значит, когда вернешься домой… – с глубоким вздохом продолжил Сен-Обер.
При упоминании о том, что ей придется возвращаться одной, Эмили неудержимо разрыдалась. Да и сам Сен-Обер утратил с трудом обретенную выдержку и заплакал. Однако вскоре взял себя в руки и продолжил:
– Дорогое дитя, умоляю: успокойся. Когда я уйду, ты не останешься без защиты. Я вверяю тебя заботам Провидения, которое никогда не покидало меня. Не мучь себя бурным излиянием горя, лучше покажи пример сдержанности.
Сен-Обер снова замолчал, а Эмили попыталась совладать со своими чувствами, но безуспешно.
Не скрывая боли, отец вернулся к теме разговора:
– Когда вернешься домой, зайди в маленькую комнатку. В тайнике под той половицей, которую я описал, ты обнаружишь сверток бумаг. Сейчас послушай внимательно, так как данное тобой обещание непосредственно касается следующего указания. Эти бумаги необходимо сжечь, причем – особенно подчеркиваю – не читая.
На миг удивление пересилило горе, и Эмили отважилась спросить, почему условия так строги.
Сен-Обер ответил, что если бы мог объяснить причину, то данное ей обещание оказалось бы бессмысленным.
– Тебе достаточно осознавать важность точного выполнения моих указаний. Под этой же доской ты найдешь двести луидоров в шелковом кошельке. В те времена, когда провинцию наводнили разбойники всех мастей, тайник был устроен как раз для того, чтобы хранить там имевшиеся в замке деньги. Я должен взять с тебя еще одно обещание: что ты никогда, даже при самых тяжелых обстоятельствах, не продашь замок Ла-Валле.
Далее Сен-Обер потребовал, чтобы, выходя замуж, дочь оговорила в брачном контракте, что замок всегда будет принадлежать ей, а затем подробно изложил нынешнюю финансовую ситуацию:
– Двести луидоров и те деньги, которые сейчас при мне, – это все наличные средства, которые я тебе оставляю. О последствиях банкротства месье Моттевиля ты уже слышала. Ах, дитя мое! Я оставляю тебя в бедности, но не в нищете, – добавил он после долгого молчания.
Не в силах ответить, Эмили опустилась на колени возле кровати и оросила слезами руки отца.
После беседы душа Сен-Обера заметно успокоилась, и, утомленный долгой речью, он погрузился в сон, а Эмили продолжала смотреть на отца и плакать – до тех пор, пока не услышала осторожный стук в дверь.
Пришел Лавуазен и сообщил, что исповедник из соседнего монастыря ждет внизу и готов причастить больного. Эмили не захотела тревожить отца, но попросила передать, чтобы священник не уходил.
Сен-Обер проснулся в помутненном сознании и не сразу узнал сидевшую возле постели дочь, а узнав, беззвучно пошевелил губами и протянул к ней руку. Эмили сжала безвольную ладонь, пораженная печатью смерти на дорогом лице. Через несколько мгновений, когда взгляд отца стал более осмысленным, она спросила, не желает ли он побеседовать с исповедником. Он ответил, что готов к встрече. Как