Идя по коридору дальше, этот же санитар меня окрикнул:
– Стой, куда ты, я ж сказал, ах да, забыл, вот твоя палата, пройдем. Вон там твоя кровать, все ложись и 2 часа никуда не выходи даже в туалет, ты туда же сходил?
– Да сходил.
– Все ложись и жди, можешь книжку почитать. Только к Ивану не лезь, а то разбудешь его, он кричать будет. Малевич ваш опять обоссытся, а вы жаловаться будете, что у вас тут воняет. Все, спи давай.
– А почему его зовут Малевич?
– Жека. блин, не отвлекай меня, всё ложись спи. Малевич, сука, еще раз на стене систему спасения нарисуешь, будешь весь день в связке лежать. Жека, потом поговорим.
Упав на кровать, я начал осматриваться: из приметного было только три человека в связке, двое из них спали, должно быть, один из них тот самый Иван, что с его точки виденья он меня спас, а так же седой старик, с виду вроде нормальный, только очень крустное у него лицо, и глаза будто смотрят в никуда. Я решил поговорить с ним, дабы отвлечь его от того, что его тяготило.
– А кто такой Малевич-то?
Старик все также с опущенной головой смотрел в пустоту и пошевелил лишь рукой, указав на соседнюю с ним кровать.
– А почему его зовут Малевич?
Старик медленно посмотрел на меня и сказал.
– Завязывай с этой ерундой.
– Просто расскажи, мне очень интересно.
Старик быстро встал, рыча как собака, подешёл ко мне и схатил меня за пижаму у горла, поднимая меня к себе. Глядяя в мои глаза, он с озлобленостью прокричал:
– Хватит меня донимать, оставь меня в покое!
В это же время кто-то из санитаров прокричал;
– Так, кто это Альберта Евгеньевича донимает, сейчас укол потставлю!
На секунду я заметил улыбку на его лице. Бросив меня, он отвернулся и принял ту позу, в которой он был до нашего с ним разговора: тот же взгляд и тоже лицо. Ко мне с довольным лицом подсел местный в пижаме и сказал:
– Ну, Малевич наш все выбраться отсюда хочет, ты ж постоянно все забываешь, вот я тебе это уже в пятый раз говорю. Он, как бы это покультурней выразится…. Ну вот сам скажи, чем тут пахнет?
– Дерьмом, мочей и кислотой какой-то.
– Вот как раз-таки, своим дерьмом этот художник рисует свои картины, которые, как он считает, его высвободят отсюда.
– В смысле?
– Ооо, узнаю Жеку, уже пятый такой разговор, и ничего не меняется. С твоей памятью хоть где-то есть стабильность, кроме нашей жрачки и постоянства местных картих из гав…, ну ты понял? Ну, например – он вчера нарисовал дом в надежде, что сможет там от санитаров прятаться, да не просто дом, а жена, мол, у него там есть, и она ему готовит пироги, да еще и с макоронной начинкой. Да, вот знаешь: его почему-то домой жена не впустила, он долго стучал в двери. Ну нарисованные, как ты понял! И расплакался, крича: «Впусти, жена, впусти, симпапулька дорогая! Это я, Сережа, а не Дядя Витя с пилой!» Жуть аж берет, правда?
– Ага,