«Дом» встретил кладбищенской тишиной. На входе в замусоленной телогрейке стоял доходной старик – дневальный, с впалыми серыми щеками, выдающими медленное угасание жизни, и только глаза выражали ещё присутствие духа. В бараке никого: через маленькие окна просачивается в помещение слабый свет, холодно и тихо – как в могиле. Сами окна обнесены толстой металлической решёткой. Нары в два яруса; две печки – посередине и в торце не топились. Забежал местный «придурок»*, тот самый юркий хитроглазый татарчонок, и без лишнего шума, быстро выискал нужного ему человека. Им оказался зек из касты авторитетов. Перекинулись короткими фразами. Татарчонок уверенно повёл авторитета и ещё двоих, явно из блатных, в конец барака. Никто внимания на воров не обращал.
Заключённые разбрелись по бараку. Все заняты поиском свободного места на нарах. Для опытного арестанта отыскать такое место – задача несложная. Огородникову хотелось определиться рядом с фронтовиками, если таковые были, поэтому решил подождать. Он устало присел на краешек, как ему показалось, свободных нар: ни о чём думать не хотелось. Понемногу заключённые обвыкались в новом «доме», кое-где стали слышны разговоры. Дневальный затопил печь. Многие, в том числе Сашка-пулемётчик, подобрались ближе к печке, невольно вытягивая руки вперёд, как бы стараясь вобрать в себя как можно больше тепла. Прошло немного времени, когда в полной тишине за барачными стенами послышался нарастающий гул от топота нескольких сотен ног. Слышны громкие маты надзирателей: им не перечат, зеки думают об одном – быстрее добраться до нар. Знакомое чувство каждому заключённому на исходе рабочего дня. Наконец шум лавиной закатывается в сени, и вот в широко распахнутую дверь вваливаются первые заключённые. Их разглядеть невозможно: общая чёрная масса телогреек, узкий проход теснит людей, давятся, не уступают друг другу пространство между нарами. Громкое, словно прут быки, а не люди, сопение; кашель, неразборчивая ругань, редкие вскрики – всё течёт сплошным гулом. Огородникова несколько раз пихнули. Он, повинуясь действиям молчаливой, угрюмой толпы, невольно переместился в середину барака…
Вернувшиеся с работы, кто сноровисто, кто уж совсем тяжело, занимали обжитые места на нарах: изредка кто-нибудь ронял фразы, словно комья холодной земли сбрасывал с себя. В бараке стало тесно.
Рядом с Огородниковым уселся на нижний ярус вагонки заключённый: скудный отсвет лампочки едва освещал его измождённое лицо. Зек сидел в оцепенении, когда его застал вопрос Огородникова:
– Подскажи, фронтовики здесь есть?
Заключённый вскинул голову, не сразу сообразил, что обращаются к нему. Но ответить не успел. Справа вспыхнула ссора – делили место.
Новенький, видать, был из борзых и решил занять приглянувшееся место на нарах: перебранка в любую секунду грозила перейти в драку. Все оставались