– Зимняя донная рыба, свежепойманная! – орет она во всю мочь, хотя я стою в двух шагах от нее. – Нарубите ее, поджарьте ее, сварите ее!
Лайя смотрит на бочонки с непроданной рыбой за спиной у старухи.
– Дела идут неважно, матушка?
– Я тебе не матушка, – отрезает торговка. – Но для тебя у меня найдется крупная жирная рыбина. Десять медных монет, и твоей семье хватит еды на неделю. Сколько у тебя детей?
– Нам нужна твоя лодка, – вмешиваюсь я, отодвигая Лайю. Сейчас, черт побери, нет времени обмениваться любезностями. Кроме солдат Никлы я заметила воинов-Меченосцев, людей Керис, патрулирующих границы рынка. Я протягиваю старухе золотую марку. – И твое молчание.
Марка – это целое состояние для торговки, которая зарабатывает в месяц пригоршню медяков. Но женщина подбрасывает монету в воздух, ловит ее и возвращает мне.
– Лодка стоит недешево, Меченосец. Как и молчание.
И снова хватает за хвост несчастную дохлую рыбину.
– Зимняя донная рыба, совсем свежая, только что из воды! – надрывается она, и я с большим трудом подавляю желание заткнуть уши. – Жарьте ее, тушите ее, накормите друзей!
Перед тем как сдать Антиум, Керис присвоила себе императорскую казну. Поэтому с деньгами у меня туго. Но, скрежеща зубами, я добавляю еще две марки. Торговка рыбой прячет деньги в карман и, не переставая голосить, кивает на свою плоскодонку.
Залезая в лодку, я бросаю на свою сообщницу неодобрительный взгляд.
– Ну что, довольна? Мы оставили милой старушке жизнь.
Книжница пожимает плечами.
– Не все проблемы можно решить ударом ножа, Сорокопут. Вот, надень шляпу. В капюшоне ты подозрительно выглядишь.
На город опускается ночь. Плоскодонка медленно удаляется от причала в сторону гавани.
– Вряд ли ты сумеешь провернуть трюк с исчезновением? – обращаюсь я к Лайе.
Всегда проще, если тебя прикрывает невидимый союзник. Но она отрицательно качает головой.
– Князь Тьмы в городе. Я не могу…
Лайя замолкает и, широко раскрыв глаза, смотрит куда-то мне за спину. Я резко поворачиваюсь, ожидая увидеть Маску, взвод солдат-Мореходов, Коменданта собственной персоной. В руках я сжимаю кинжалы. Но на причале все так же голосит торговка, и больше никого.
– Извини. – Книжница прижимает кончики пальцев к вискам, вздрагивая, когда нас задевает чужая лодка. – Я подумала… но нет, ничего.
Она качает головой, а я вдруг вспоминаю ее мать, Мирру из Серры, которую я знала только как Кухарку.
Пока Лайя приходит в себя, я маневрирую в гавани, забитой посудинами торговцев. Муса мне все уши прожужжал рассказами об этом рынке, и, к собственному изумлению, я обнаруживаю, что он ничего не приукрасил. Мы проплываем мимо анканского дау[3] – c его синих парусов на нас смотрит огромный глаз. За дау дрэйфует дюжина лодок, освещенных бумажными фонариками – Мореходы торгуют фиолетово-черной сливой размером почти