Но мы, ей-богу, отвлеклись (хотя и, если опять же обратиться к творчеству и опыту «великих», то они часто вставляли в свои произведения всяческие рассуждения на посторонние темы и называли это «лирическими отступлениями»).
Минуты, которые Аделаида посвящала священному ритуалу поглощения кофе, были самыми приятными за весь день, потому что вскоре просыпалась Аделаидина «обуза» и тяжкий крест по жизни. Манечке было глубоко за восемьдесят, и она уже перешагнула черту, отделяющую взрослого человека от младенца – именно в таком порядке, а не наоборот. Многочисленные Манечкины капризы тоже позволяли причислить ее к существам ясельного возраста. Весь Аделаидин юмор полностью иссякал, и все доводы здравого ума испарялись, когда Манечка, сложив губки бантиком, в тысячный раз возмущенно заявляла: «Неужели ты не знаешь, что я терпеть не могу молока?» (Этот продукт мог быть чем угодно, в зависимости от силы воображения читателя, главное, что Аделаида и не думала предлагать ей и молока, и всего прочего, что Манечка не любила). И после этого «вступления» в стопятидесятый раз рассказывалась история о том, как Манечка сидела в Большом зале консерватории, а какой-то несчастный меломан, расчувствовавшись от музыки и от соседства очень привлекательной девушки, нечаянно положил руку на ее коленку. И его увезли на «Скорой помощи», так как Манечка, недолго думая, заехала ему в физиономию тяжелым биноклем (так как она была сильно близорука, она в театре или консерватории пользовалась своим собственным биноклем с многократным увеличением, а не тем слабеньким, который выдают в гардеробе).
Но Манечка пытала Аделаидины мозги не только одним этим сладким воспоминанием. У нее в запасе были и другие, не менее приятные истории, которые льстили ее душе, напоминая ей о том, как она много десятилетий подряд защищала свою железобетонную девственность, которая была предметом ее страстной и непоколебимой гордости.
В голове Аделаиды начинало закипать ее очень уязвимое серое вещество, и появлялось большое сожаление по поводу – во-первых, отсутствия такого же бинокля в ее руках, во-вторых, она прекрасно понимала, что может сколь угодно долго воображать сцены расправы, но никогда не сможет из виртуальных грез перейти к реальным действиям, как бы Манечка ее ни доставала. В отличие от Манечки, чья непосредственная натура состояла из одних только безусловных рефлексов, Аделаида была существом очень ответственным за свои поступки, а это так мешает в жизни, согласитесь: ведь мало что можно себе позволить «от души»! И это уже выделяло Аделаиду, скажем так, из толпы, поскольку менталитет большинства наших людей состоит наполовину из безответственности, а другая половина – сложный конгломерат простейших желаний: шмотки, вкусная еда, выпивка, ну, конечно, незатейливые удовольствия (сексуальные и иные прочие) и так далее