Познакомились расконвоированный зэк Евдоким и детдомовка Ульяна на курсах по искусству. Лекции при музее читал Евдоким Васильевич, а слушала Ульяна Алексеевна с немногочисленной шумливой публикой. Ульяна неплохо рисовала, ей очень нравилась живопись. А Евдоким совсем плохо рисовал, но знал о живописи все. Так они познакомились и полюбили друг друга. А поженились позже – жить было негде, обитали там же, в музее, в тесной кладовой. Нищета была невозможная, хотя оба работали уже вроде не за пайку, а за деньги. Евдокима Васильевича очень тяготило это обстоятельство – что он ничего не может дать своей любимой. А Ульяна Алексеевна, видя это, успокаивала: «Милый мой, дорогой, да ты мне подарил то, чего не каждая женщина удостаивается в жизни. Ты подарил мне весь свой прекрасный внутренний мир. В котором мне так уютно, спокойно, интересно и хорошо, что я боюсь испугать свое счастье. Ты увел меня от тоски одиночества, ты подарил мне невиданную доброту и ласку. Я так люблю тебя и так тобой любима». И им стало легче идти рука об руку и переносить все безумие этой проклятой реальной жизни, все ее тяготы, горести, голод, холод и несправедливую муку людскую.
Когда в тюремной больнице родился Сафрон, жить стало еще труднее. Но радости прибавилось. Они хлопотали над ним вместе и попеременно, целуя друг дружку и его. Евдоким Васильевич просто разрывался на части, читая лекции в музее, в клубе и во всех школах и училищах города. Писал научные статьи, монографии, публикации, популярные очерки о древностях русских и рассылал их во все газеты и научные журналы за жалкие копейки. Но денег все равно не хватало. Пока однажды его не вызвал к себе директор музея, простой деревенский мужик, неграмотный, но хозяйственный, вороватый, но партийный. Сердобольный был человек, справедливый, но крепко пьющий. Благодаря ему они и ютились в музейной кладовке.
– Васильич, тута оне все ходют да ходют, повадились. Фронтовики-то енте. Придет, принесет чутушечку, будто угостить, а самя все показывают да выспрашивают чо та, чо эта, да сколько стоить, – пожалобился Егор Иваныч Евдокиму Васильевичу. – А я видь человек простой, как Чапаев в кине, академиев не кончал, выпить-то с емя выпью, а сказать-то неча. Вот и пришла мне мысля – надо оценочную открыть при музее-то нашем. Посажу, подумал я, тебя оценщиком, оклад назначу небольшой и процентик с вала.
Евдоким Васильевич, как услышал про оклад, даже и вникать не стал, о чем говорит ему директор. Встал со стула – поселенец все же, и сказал:
– Согласен, Егорий Иванович! Когда приступать, гражданин начальник?
– Так в субботу и приступай.