Распаленный видом форм своей подружки и островатым запахом ее тела, монах угощал ее всем, что приходило ей на ум и имелось в харчевне. Не жалея средств картезианского ордена, о растрате которых рано или поздно станет известна капитулу и тогда настанет судный день. Он не думал раньше срока о том, ведь человеческая жизнь и так скоротечна. К чему заглядывать в будущее раньше срока? В конце концов, пропадать – так за дело, а не по глупости…
Время от времени красотка шептала ухажеру что-то на ухо, от чего тот застенчиво, даже стыдливо опускал глаза и краснел. Он лишь недавно перебрался в Париж из провинции и не привык к здешнему лексикону со странными, малопонятными оборотами речи, которые пускали иногда в ход балованные столичные особы.
Хозяин харчевни, коротышка и крепыш с атлетической фигурой молотобойца, с завистью поглядывал на соседку монаха-картезианца, не замечая злобных взглядов своей сухопарой, будто провяленной на солнце женушки. Та, в свою очередь, все сильнее и сильнее хмурилась, наливаясь желчью и копя в душе справедливое негодование. Ничего, ночью, когда они останутся одни, она покажет ему, как надлежит смотреть на чужих баб. Именно на ее приданое приобрели когда-то «Быка в короне» и он выбился в люди. Муженек, простофиля, видно, забыв обо всем на свете, ощущал себя совершенно свободным от каких-либо обязательств, в том числе супружеских, а зря! Придется ему напомнить обо всем опять.
В стенах питейного заведения порой проливалась кровушка; впрочем, такое случалось в ночную пору на всех перекрестках Парижа. Чтобы уладить все вопросы, связанные с этим, приходилось пускать в ход серебро, которое тушило жажду справедливости, теплившуюся в душе каждого блюстителя порядка, не говоря уж о служителях Фемиды и простых, законопослушных обывателях, для которых главным являлся порядка. Без порядка никакая созидательная трудовая и коммерческая деятельность невозможна.
Когда окончится трудовой день, харчевни и трактиры наполнятся ремесленниками, подмастерьями, поденщиками, продажными девками и мелкими клириками, все оживет: зазвучат разудалые а порой и непристойные песни, рекой польется вино, задымятся сковороды и противни с мясом, рыбой и овощами, забулькают кастрюли с похлебками, подымется такой шум и гвалт, что не приведи Господи. Впрочем, пока тихо и везде царит благостное умиротворяющее спокойствие, напоминающее затишье перед бурей.
Оглядевшись, Вийон устроился за общим столом. Доски его кто-то из посетителей заведения изрезал малопонятными изречениями вроде: «Поцелуй меня в зад и будь здоров», или «Сожми меня крепче, девочка моя», или «А ну-ка пощекочи мой башмак». К вновь прибывшему клиенту подошла хмурая жена хозяина заведения и, не глядя на него, полюбопытствовала:
– Что желает, месье?
Прикинув свои возможности, Франсуа заказал:
– Кувшин