Прежде мужчины в жизни Веры напоминали проходных героев в какой-нибудь торопливо написанной книге – как только они надоедали автору, так тут же исчезали, не оставив ни одной лазейки, чтобы вернуться. Но когда появился Гера, ему отвели особую роль, и никого не интересует, понравится он лучшей Вериной подруге или не понравится. И это тоже было очень важно – что Копипаста это поняла.
Ну, а самое главное Юлька сделала для Веры потом, в самое жуткое время…
Такси наконец подъехало к свободной колонке, и водитель крикнул в окно:
– Девяносто второй, пистолет!..
Вера смотрела в окно на человека в красной куртке, который заливал бензин, и отсчитывала цифры на счётчике, как последние секунды своего счастья.
…Смирившись с грядущим отцовством, Гера познакомил Веру со своей мамой – учительницей музыки. Лидия Робертовна принимала их в трёхкомнатной квартире на улице Бажова – Вера не решилась спросить, почему Гере нужно снимать жильё, если мама устроилась так вольготно.
Лидия Робертовна отсканировала Стенину внимательным взглядом, после чего вручила ей приветственные подарки – утягивающие трусы телесного цвета и серебряную цепочку с погнутым замком. Вера отдарилась коробкой конфет «Рыжик».
Больше всего Лидию Робертовну интересовало, не питает ли Вера надежд превратить её в няньку для ребёнка? Вера ничего подобного не питала, в чём и призналась совершенно искренне. Лидия Робертовна выдохнула и позвала молодёжь пить чай. Был подан вафельный торт и Верины конфеты, а к слову «питать» вернулся первоначальный смысл.
Потом хозяйка предложила сыграть для Веры:
– Чего бы вам хотелось?
Вера попросила «Адский галоп» Оффенбаха, и как-бы-свекровь подняла левую бровь.
– Сыграй Шумана, мама, – попросил Гера, и Лидия Робертовна бросила на клавиши руки так, как будто это были не руки, а совершенно отдельные, цепкие и хищные твари, которые разбежались по клавиатуре и начали терзать белое-чёрное, выжимая из него звуки такой глубины и силы, что даже маленькая Лара внутри, кажется, замерла от счастья. И неважно, что в стену стучал сосед, что – утягивающие трусы и целых три комнаты на одну старую тётку. За такую музыку можно простить и больше.
На прощание Вера не удержалась и чмокнула как-бы-свекровь в щёку, от которой слабо пахло духами «Эллипс». Лидия Робертовна снова вздёрнула свою бровь и, ни слова не сказав, закрыла за ними дверь – как крышку пианино.
– Мама когда-то давно выступала, но теперь играет очень редко.
– Почему? – поразилась Вера. Если бы она так умела, то целыми днями играла бы для самой себя.
– Ну, там целая история. Моцарт и Сальери, слышала?
Вера насупилась. Счастье стихло, и только в затылке ещё отдавалось ясное шумановское да-да-да.
– Моцарт и Сальери – это один и тот же человек.
– Красиво, но ошибочно. – сказал Гера. Они ловили машину на углу