Впервые в жизни Стенина рассказывала вслух историю своей зависти. Удивительно, какой она вышла короткой.
– Да разве это зависть? – удивился Гера. – Какое-то мелкое женское соперничество. Ну, длинные ноги. Ну, художник этот. Подумаешь!
Вера надулась. Вспомнила, как терзала её днями и ночами голодная летучая мышь.
– Настоящая зависть, – сказал Гера, – бывает только у людей искусства.
– Моцарт и Сальери?
– Да. Масштаб – другой, но чувства те же. Мама не смогла перенести успеха той девчонки. Она не стала с ней соревноваться, не пожелала, чтобы их сравнивали, даже в консерваторию не стала поступать, окончила всего лишь «Чайник». А та девчонка стала знаменитой пианисткой и сейчас выступает – живёт в Германии. Мама преподавала, играла только по просьбе учеников – «показать трудные места». Как вдруг однажды, года три назад, заявила: «Вся жизнь прошла – а я ещё и не играла никогда так, как мне хотелось». И с тех пор – играет, играет, играет… Но не для кого-то – для себя. Ну и ещё для меня и соседей, хотя они не всегда довольны.
Вера шла рядом с Герой нога в ногу – как подчаски с площади Коммунаров, до которой они добрались, ничуть не утомившись. Конечно, здесь уже не было никаких подчасков, но огонь горел, бессмертный и вечный, как музыка, которую играют для себя.
Стенину захлестнуло вдруг чувство благодарности – жгучее, как невечный, хрупкий, ночной огонь. Она вся была – спазм благодарности. Спасибо тебе, город, что есть ты, и музыка, и Гера – и маленькая девочка внутри.
Это был последний счастливый день Веры Стениной, и его не испортил даже разговор в лифте, когда они поднимались на свой этаж.
– А почему ты снимаешь квартиру, если у мамы три комнаты в центре? – не удержалась Вера.
Гера посмотрел на неё, как на банку сметаны сомнительной свежести.
– Я думал, ты и так поняла. Это же мамина квартира!
– А-а, – протянула Вера, словно бы внезапно догадавшись. На самом деле она ничего не поняла – её собственная мама не поступила бы с ней так даже во сне.
Сон долго не шёл – Лара внутри была голодной, ведь Лидия Робертовна угощала их одним лишь Шуманом – чай с тортом не в счёт. Вера нашла в холодильнике кастрюлю с горошницей, которую принесла утром мама. Нет, подумала Вера, Шуман Шуманом, но горошница – тоже вещь.
Интересно, а Гера кому-нибудь завидовал? Фотографу, художнику? Вера подумала, что обязательно спросит его об этом завтра.
Проклятое завтра…
С утра нужно было ехать на приём в консультацию – Вера пожалела Геру, не стала его будить и одна отправилась в сонном автобусе на Белореченскую, где её взвешивали, измеряли, прослушивали и только через час отпустили домой. Погода была «замечтальная», как выражалась Юлька. Юлька! Вера совсем забросила подругу, да и по Евгении соскучилась.
Глянула на часы. Десять. Точно