Подробно рассказываю Степке, как оно будет.
– Вечно ты глупость какую выдумаешь, – ухмыляется Степка.
На самом деле воображаемые приключения тирана Эдварда ему нравятся – я же вижу. Солнце уже зашло, снизу, с полей и озера, прилетел пронзительно-холодный ветерок. Я ежусь и прошусь к Степке в тепло. Он распахивает полу своего зипуна и пускает к себе – погреться. У Степки жесткая, но уже широкая грудь и ребра как стиральная доска. Я провожу по ним пальцем, он подпрыгивает и дерет меня за волосы.
– Ну расскажи еще, как Эдвард со скотником уездом правят, – просит Степка. – Вот заместо отца Даниила в церкви у них кто? Небось хряк ваш Васька? А попадьей – матка евонная с поросятами, да? Ах-ха-ха!
Я взяла с собой в тряпицу кусок хлеба с солью и сидела в вазоне с самого утра. Догадывалась, что нянюшка Пелагея ищет меня по всей усадьбе, чтобы хоть как-то привести в порядок к приезду Александра Кантакузина, но что мне? И что ей – в первый раз, что ли?
Коляску с кучером отец на станцию не послал, видимо, счел, что не велика птица. Я издалека увидела, что везет Александра мужик из Черемошни. Хотела досидеть до их подъезда, но отчего-то спрыгнула и спряталась за пестренький по осеннему времени куст.
Потом побежала через парк, но возница успел раньше – гнал лошадку по аллее, желая, должно быть, поскорее выпить на кухне чарочку и заесть Лукерьиным пирогом. На парадной лестнице меня караулила Пелагея. А в конторе, через крытую галерейку которой я хотела прошмыгнуть в дом, – Тимофей. Ему-то я и попалась. Надо было лезть в окно в торце северного крыла.
Пока меня втроем (Пелагея, Настя и Тимофей) причесывали, умывали и переодевали, я думала: позовут в столовую к обеду. Не позвали, наверное, отец, не зная, чего от меня ждать, не хотел сразу пугать нового насельника. Вдруг я запущу в него картошкой, вылью за шиворот компот или сделаю себе татуировку из ежевичного десерта?
После обеда Александр пошел погулять и посмотреть усадьбу. Мы с Пелагеей видели сверху, как он долго стоял у фонтана, но я ничего не могла сделать. Потом Пелагея немножко успокоилась и предложила нам прилечь и отдохнуть. Я сразу согласилась. Когда нянюшка заснула, я скатала коврик в ком под одеялом, оделась и осторожно отправилась на разведку. Начала, конечно, с кухни. Там, как всегда, казалось, что идет война. Лукерья, словно полководец, ведет и бросает в бой полки кастрюль, взводы сковородок, батареи чугунков. Кругом чад, зарево, грохот, ругань и призывы к атаке. Я привыкла, а многие в первый раз пугаются.
– Лукерья, ну как тебе Александр? – спросила я, пробравшись сквозь сражение, ведущее всего лишь к приготовлению ужина.
– Худой, – ответила Лукерья. Предсказуемо. У нее для людей только две градации – худые и в теле. Если бы Александр оказался в теле, его бы пришлось возить на тележке…
Настя на лестнице полировала замшей перила.
– Настя, ты Александра видела? Что скажешь?
– Пригожий молодой человек, – сказала Настя и яростно затерла грязное