Собственно, они так и сделали, даже глазом не поведя в мою сторону. Старая крышка со стуком шмякнулась на половицы, и небывалый восторг сменился кислыми минами. Я едва подавила смешок.
– Что… Что это? – пробурчал второй ворюга с орлиным клювом вместо носа.
– Это книга? – разочарованно спросил первый. – Я думал, тут золото!
Молча, сохранив бесстрастное выражение лица, Фритхоф достал толстую книгу из шкатулки и поднялся на ноги с колен. Оглядел ее ничего не выражающим взглядом и сдул пыль с бело-серой обложки, окаймленной медными вставками, расползающимися тонкими завихренными узорами по обеим сторонам. По углам – медь, а в центре на обложке – овальный белый камень, вставленный в резную медную оправу. Белый, почти как мрамор, с глубокими черно-желтыми трещинами внутри.
– Камень сразу за двести золотых аланцев уйдет на рынке, – обозначил цену Фритхов. – Старая. Очень старая вещь. Может, если найти знающих людей на полуострове Энши, получится и за пятьсот отдать, если она представляет какую-то ценность.
Я молчала. Ждала. И ожидание это бередило душу. Веко задергалось, губы пересохли, а сердце как бешеное отбивало ритмы боевых барабанов. Ранко сделал шаг в каморку, так же завороженно, как и все, уставившись на книгу толщиной с кулак.
Тот чернявый, что назвал меня собакой, тоже поднялся с корточек.
– Открой, – самоуверенно вякнул он, покрутив рукой перед уродливым лицом. – Может, это и не книга вовсе, а очередной тайник!
Второй – с клювом – промолчал. Фритхоф принялся расстегивать черные кожаные ремешки на обложке.
Один открылся, второй, и… крик Фритхофа резанул по ушам, словно сталь по горлу:
– Мои глаза! Глаза! – заорал он что есть мочи.
Едва желтые ветхие страницы успели раскрыться, как вынырнувшая оттуда черная тень будто хлыстом ударила вора по лицу, брызнув кровью на заднюю стенку каморки. Тот схватился за лицо, выпустив книгу из рук, и, продолжая орать, плюхнулся на задницу.
Книга тяжело упала и раскрылась перед тремя закадычными друзьями – тени сразу же сгустились по углам подобно черному туману. Мгновение, и второй, что с клювом, схватился за горло и начал хрипеть, согнувшись пополам. Сначала хрипел, а затем стал беспомощно булькать, пуская ртом кроваво-красные пузыри. Такого ужаса в глазах я не видела давно – он умер, глядя на меня, как на служителя Бездны. Третий же попытался убежать, но не успел – по его белой рваной рубахе, едва он успел подскочить к Ранко, поползли кровавые пятна. Чернявый застонал и схватился за живот, хрипло сплюнув кровь. И безвольно, потеряв равновесие, повалился на спину, закатив стеклянные глаза, потерявшие живой блеск.
Тусклая лампада подрагивала, словно в танце. Фритхоф, последний из троицы, продолжал издавать скулящие звуки, держа перед собой трясущиеся окровавленные ладони. Будто бы он пытался их разглядеть, но было уже нечем – глаза вытекли из глазниц, а кровь лилась по лицу,