Эти имена ничего мне не говорили, но, тем не менее, я их запомнил. Нужно признать, что до сей поры безумие поражало людей, не занимавших важные посты, хотя, конечно же, слова «чашник» или «конюший» не следовало понимать дословно, поскольку, чтобы пребывать на таком посту, нужно было обладать хорошей родословной и важными знакомствами.
– Медик, – сказал я. – Скажите, не он ли, собственно, поверял смерть Светлейшей Государыни?
– Подробностей не знаю, – ответил Заремба. – Кроме того, что именно этот медик сумел выпинать плод из ее чрева, прежде чем кто-либо успел его задержать.
Я смотрел на него так, словно воевода только что признался, будто сам он – прекрасная дама с неуемными желаниями. В нашем мире, в мире неожиданных происшествий и удивительнейших поворотов судьбы, редко случается что-то, способное удивить инквизитора Его Преосвященства. Но на этот раз слово «удивление» не передавало даже толики моих чувств.
– Ваша милость, наверное…
– Нет, я не шучу и не издеваюсь, – развеял он мои сомнения. – Не думаю, чтобы смерть была хорошим поводом для шутки, – Заремба перекрестился. – Да ниспошлет Господь вечное успокоение этой несчастной женщине и ее ребенку.
Я тоже перекрестился.
– Его не покарали, не судили…
– Безумца? Который бормотал что-то невразумительное и истекал пеной, как бешеный пес?
Значит, Зарембе были известны подробности этой интереснейшей истории.
– Все скрыли. И сделали совершенно правильно. Я бы и сам поступил именно так.
Внезапно я понял, насколько велика власть этого человека. Польша была огромной страной; пусть даже в основном поросшей непролазными чащобами – но огромной. А сей человек, может, и не правил Польшей, но в управлении ее принимал немалое участие. Я же нынче имел счастье сидеть с ним за одним столом. С сеньором, который одним движением руки решал судьбы городов, людей и целых стран. Я верил, что он скрыл бы подобный скандал и, не раздумывая, устранил его свидетелей.
Также мне приходилось признать и то, что я не рад оказаться одним из поверенных в эту тайну. Зарембе не требовалось предупреждать меня, чтобы я никому ничего не рассказывал об этом деле. Поступи я иначе – и повел бы себя как последний дурак.
– А попытка убийства Светлейшего Государя, ваша милость?
– Тахтенберг. Вилами. В конюшне. Представляете?
Я представлял, пусть и с трудом. Я понял бы, когда бы дворянин пытался убить императора кинжалом, мечом, в худшем случае – с помощью яда. Но вилами? Словно простец?
– В такое верится с трудом… – только и вымолвил я.
– Верно, с трудом. Однако вы сами сказали, что безумие нисходит на некоторых людей, будто гром среди ясного неба.
– Но – вилами?!
– Слава богу, он не попал, – сказал Заремба.
– Были