Теперь переоденьтесь. Вот ваше платье: как видите, я позаботился. Что касается до зобатых, они провожали меня в деревушку и я передал им от вашего имени, чтобы были готовы и ждали за церковью.
По поводу вашей жены: поверьте, она не успеет спуститься с пастбищ, а вы уже будете обратно. Вы понимаете, что нет смысла возвращаться с пустыми руками”, – закончил Василиск, расставляя слоги и выбежал из комнаты.
Наконец-то! И Лаврентий, вместо того чтобы переодеваться, повалился на койку. Что за поток слов, из которых он ничего почти не понял. Но красноречие Василиска действовало освежающе. Нельзя отказываться, надо пробовать, с этим краснобаем все-таки забавней возиться, чем с деревенщиной. И потом новый круг, с возможностями новыми и многообещающими.
И Лаврентий почувствовал, что он закипает при мысли о новых преступлениях. Не успел вернуться, а ему после столькой стрельбы хотелось вновь сражаться, не отходить уже, а нападать, убийствовать, еще и еще. Однажды не удалось разбогатеть, теперь удастся.
– Чего же вы валяетесь, – пищал Василиск, вбегая, – стражники уже в деревне, – и, бросившись к лампе, он задул ее. – Из-за сплошной только тьмы не могут еще освоиться и так как никто не выходит.
Но тут Лаврентия уговаривать не приходилось. Подхватив Василиска на руки, он сбежал по лестнице и, не опуская ноши, бросился к церкви. За церковью зобатые оказались действительно в сборе, и общество двинулось к лесу, где могло в безопасности переждать ночь. Отсюда были слышны сперва пальба, потом крики, затем сквозь листву заметен стал пурпур: полиция, раздосадованная тем, что захватить добычу ей не пришлось и теперь уже более не удастся, так как горы достигнуты, решила приступить, чтобы чем-нибудь вознаградить себя, к грабежу и поджогам. Василиск изменил своей болтливости. Молчали и остальные. Нарушил Лаврентий:
– Не могу, Василиск, оставаться здесь в бездействии, когда там такое происходит. Постыдно наше бегство. Она же на откупе у меня, деревня, да и моя деревня. Защищать ее должен, да и родные у меня там. Я вернусь, жди до утра.
– Вы не смеете двигаться, – заволновался Василиск, обретя вновь иссякшее было красноречие, – вас ждут дело и партия, вы обязались. И куда вы, у вас нет оружия, предприятие может плачевно кончиться, тогда и наше…
Но в ночи глаз Василиска не было видно и над Лаврентием он был бессилен. Тот уже уходил, теряясь в темноте с зобатыми.
Василиск остался один и, ходя вокруг дерева, продолжал говорить сам с собой: “Дурак, подумаешь, родные, своя деревня. А ведь небось, когда думали, что погиб, так от удовольствия выпивали удесятеренное количество водки. В благородство захотел играть, чувствительная душа какая. И кончится это заступничество