Она могла прочесть целую лекцию о болезнях собак и кошек и располагала огромным арсеналом всяческих снадобий и зелий, особенно гордясь своими чудотворными укрепляющими порошками и жидким мылом, волшебно улучшающим шерсть. На больных животных у нее был просто особый нюх, и во время объездов я довольно часто обнаруживал следующую картину: над пациентом, к которому меня вызвали, низко наклоняется темное цыганское лицо миссис Донован – она кормит его студнем или пичкает каким-то целительным средством собственного изготовления.
Терпеть от нее мне приходилось больше, чем Зигфриду, потому что лечением мелких животных занимался в основном я. И миссис Донован отнюдь не способствовала осуществлению моей заветной цели – стать настоящим уважаемым специалистом именно в этой области. «Молодой мистер Хэрриот, – доверительно сообщала она моим клиентам, – коров, там, или лошадей пользует совсем неплохо, вот только про кошек и собак он ничегошеньки не знает».
Разумеется, они ей свято верили и во всем на нее полагались. Она обладала неотразимым мистическим обаянием самоучки, а к тому же – что в Дарроуби ценилось очень высоко – никогда не брала денег ни за советы, ни за лекарства, ни за долгие часы усердной возни с четвероногим страдальцем.
Старожилы рассказывали, что ее муж, батрак-ирландец, умер много лет назад, но, видно, успел отложить кое-что на черный день, ведь миссис Донован живет, как ей хочется, и вроде бы не бедствует. Сам я часто встречал ее на улицах Дарроуби – место постоянного ее пребывания, – и она всегда ласково мне улыбалась и торопилась сообщить, что всю ночь просидела с песиком миссис Имярек, которого я смотрел. Сдается ей, она его вызволит.
Но на ее лице не было улыбки, когда она вбежала в приемную. Мы с Зигфридом пили чай.
– Мистер Хэрриот, – еле выговорила она, задыхаясь, – вы не подъедете? Мою собачку переехали.
Я выскочил из-за стола и побежал с ней к машине. Она села рядом со мной, понурив голову и судорожно сжав руки на коленях.
– Вывернулся из ошейника и прыгнул прямо под колеса, – бормотала она. – Лежит на Клиффенд-роуд напротив школы. А побыстрее нельзя?
Через три минуты мы были на месте, но, еще нагибаясь над распростертым на тротуаре запыленным тельцем, я понял, что сделать ничего невозможно. Стекленеющие глаза, прерывистое, еле слышное дыхание, бледность слизистых оболочек – все говорило об одном.
– Я отвезу его к нам, миссис Донован, и сделаю вливание физиологического раствора, – сказал я. – Но боюсь, у него очень сильное внутреннее кровоизлияние. Вы успели увидеть, что, собственно, произошло?
Она всхлипнула:
– Да. Его переехало колесо.
Стопроцентно – разрыв печени. Я подсунул ладони под песика и осторожно приподнял его, но в ту же секунду дыхание остановилось, глаза неподвижно уставились в одну точку.
Миссис Донован упала на колени и начала поглаживать жесткую шерсть на голове и груди терьера.
– Он умер? – прошептала она наконец.
– Боюсь,