– Хорошо. Но в чем дело?
– Да собака. Бог знает что! Совершенно невозможные условия.
Он продиктовал мне адрес одного из кирпичных домишек у реки и сказал, что встретит меня там.
Когда я остановил машину в узком проулке позади домов, Холлидей уже ждал меня – деловитый, подтянутый, в темной форме. Это был крупный блондин с веселыми голубыми глазами, но теперь он даже не улыбнулся мне.
– Она там, – сказал он сразу и направился к одной из дверей в длинной выщербленной стене.
Возле собралась кучка любопытных, и я с ощущением неизбежности узнал темное цыганское лицо. «Уж конечно, – подумал я, – без миссис Донован дело никак обойтись не может!»
Мы вошли в дверь и оказались в длинном саду. В Дарроуби даже позади самых скромных лачужек были длинные участки, словно строители считали само собой разумеющимся, что поселятся в них люди, перебравшиеся в город из сельской местности и сохраняющие тягу к земле, которые будут выращивать свои овощи и фрукты, а может быть, и содержать кое-какую живность. Совсем не редкостью было увидеть там поросенка, парочку-другую кур, а часто – и яркие клумбы.
Но этот участок был запущен. Из могучего бурьяна поднималось несколько корявых яблонь и слив, словно никогда не знавших заботливых человеческих рук.
Холлидей направился к ветхому сарайчику с облупившейся краской и проржавевшей крышей. Он вынул ключ, отпер навесной замок и с некоторым усилием приоткрыл дверь. Оконца в сарае не было, и я не сразу рассмотрел, какой хлам в нем хранился: сломанные грабли и лопата, видевший лучшие дни бельевой каток, груда цветочных горшков, ряды открытых банок с краской. И в самой глубине тихо сидела собака.
Я не сразу ее разглядел – и потому, что в сарае было темно, и потому, что в нос мне ударил запах, из-за которого я раскашлялся. Но, войдя внутрь, я увидел крупного пса, сидевшего очень прямо. На нем был ошейник с цепью, прикованной к кольцу в стене. Мне доводилось видеть исхудалых собак, но при виде этой я невольно вспомнил учебники по анатомии – с такой жуткой четкостью вырисовывались кости морды, грудной клетки и таза. Глубокая впадина в земляном полу показывала, где он лежал, двигался – короче говоря, жил – в течение довольно долгого времени.
Вид его меня настолько ошеломил, что я не сразу заметил грязные обрывки мешковины рядом с ним и миску с затхлой водой.
– Вы взгляните на его задние лапы! – буркнул Холлидей.
Я осторожно приподнял пса и понял, что вонь в сарае объяснялась не только кучками экскрементов. Задние лапы представляли собой сплошную гноящуюся язву с болтающимися полосками отмирающих тканей. Язвы покрывали грудь и ребра. Шерсть, по-видимому тускло-золотистая, свалялась и почернела от грязи.
Инспектор сказал:
– По-моему, он вообще все время тут. Он же еще почти щенок – ему около года, – но, насколько мне удалось установить, он безвыходно живет в этом сарае с двухмесячного возраста. Кто-то, проходя задами, услышал, как он скулит, не то мы бы его не обнаружили.
У меня сжало горло, меня затошнило