Однажды, в самую прекрасную пору лета, мы вернулись из леса с ягодами и застали в доме полный переворот. Полы вымыты, баня истоплена, каких только угощений не наготовлено!
– Что это? – спросила я.
– Сегодня будем есть сахяр[5], – отвечают девушки.
– А что такое сахяр? – спрашиваю.
– Это, значит, что завтра начинается ураза[6].
Настал вечер. Я с девушками пошла в мечеть слушать таравих[7]. А когда стемнело, было очень весело есть сахяр. Зато утром чая не было и за ягодами идти не позволили. Я вместе со всеми стала держать уразу.
В первые дни было трудно, но я быстро привыкла. Мне нравилось ходить с девушками в мечеть слушать азан[8], а вечером – таварих. Бабушка сказала, что в священный месяц Рамазан по-русски одеваться нельзя и велела сшить мне платье с оборками, на голову повязала платок. Я уже успела привыкнуть к новой жизни, но тут вернулась тётя.
– Ишь, что выдумали! – возмущалась она, – в такое жаркое время ребёнка уразу держать заставили. Она и так малокровием страдает. Я не потерплю такой дикости, напишу отцу!
Они даже поругались с бабушкой. Тётя заставила меня пить вместе с ней чай.
– Уж и русский язык, наверное, забыла. Смотри, останешься в школе на второй год!
Она отругала гувернантку и усадила нас за уроки. Порядок в моей жизни нарушился. Теперь я пряталась от тёти, когда надо было есть сахяр и слушать азан, и пряталась от бабушки, чтобы попить с тётей чай. Тётя не позволила дожидаться праздника Ураза-байрам, говоря, что здесь меня окончательно отатарят, и увезла.
В том году в школу, где я училась, поступили ещё две девочки-мусульманки. Их матери, договорившись с начальницей, пригласили в школу муллу, чтобы вёл уроки веры. Начальница мне тоже велела посещать их. Тогда я научилась читать и писать, запомнила молитвы.
Я выросла, закончила школу, стала девушкой. Мы были знакомы со всеми мурзами Петербурга, с обрусевшими господами из Крыма и Кавказа. Кавказские офицеры, служившие в разных местах, туркменские джигиты – все бывали у нас. Тётя, в прошлом жена офицера, была неравнодушна к людям в военной форме, обожала кокетничать с молодыми офицерами, несмотря на свои преклонные годы. Я с виду была девушкой, но в душе оставалась подростком. За мной стали волочиться какие-то люди. Один полковник часто дарил мне цветы, справлялся по телефону о здоровье, вместе с тётей водил меня в театр и держался так, словно он мой кавалер. Однажды встал передо мной на колено и попросил руки. Я удивилась, ничего подобного мне и в голову