Он редко выходил из дома – только за продуктами. Работа была им выучена до автоматизма. Он принимал учеников у себя дома и преподавал английский. На скромную, неброскую жизнь сорокалетнего холостяка ему хватало.
Но, если быть предельно честным, то, не всё высокочувственное его покинуло. Книги? Да, они были. Но больше всего он боялся заглянуть в свою очень старую тетрадь со стихотворениями и ценными мыслями.
Что же так пугало в этой тетради? Всякий раз, ловя себя на мысли, что было бы интересно взглянуть на свои записи, он морщился и поспешно отходил от книжной полки, где пылилась эта тетрадь, между малым сборником сочинений Довлатова и «Персидскими письмами». Ну, казалось бы, возьми и выбрось. Но что-то его удерживало… Неужели я был таким когда-то, думал он, и вновь погружался в избранную амнезию от всех попыток сознания пробудить в нем былые чувства.
Человек должен быть жестким, говорил он себе, говорил так до тех пор, пока к нему не записалась одна очень милая ученица, только что окончившая ВУЗ и желавшая подтянуть знание английского.
Она была очень красивой, очень. И если бы не его привычка не рассматривать учеников, он бы с порога углядел в ней то прекрасное, что хранит в себе женская молодость.
– Вы действительно окончили Ин. Яз? – спросил он на первом занятии.
– Да. Действительно.
– Но вы ведь совсем не знаете языка? Как же вам выдали диплом?
– А я училась на международные отношения, – ответила она без стеснения.
– Хотите сказать, что в вашей профессии можно обойтись без английского?
– Почему же? А зачем я тогда записалась к вам?
«И зачем она со мной кокетничает?», – подумал он.
– Ну что ж, преступим?
– Я вся – внимание!
Когда урок был окончен, он все же взглянул на неё. Вдруг, что-то екнуло в груди и ее глубокие карие озёра расплескались внутри. Но по старой привычке, он отмахнулся от возникшей вспышки, как от старых воспоминаний и поспешно проводил ее до выхода.
***
На втором занятии, он все же оглядел ее у порога. В этот раз его поразила белизна ее кожи и чрезвычайная красота пальцев рук. «Ну, старый извращенец! Прекрати», – приказал он себе и лицо его отразило напряжение.
– С вами все в порядке?
– Да, все хорошо. Это гипертония, не тревожьтесь.
– Может мы перенесём наш урок?
– Ни в коем случае!
Спустя полчаса второго занятия, он успокаивал ее, поскольку она не выдержала напора требовательности к ее воле изучить язык.
– Ну, не тревожьтесь вы так, ради бога! Да я… я ведь… из лучших побуждений только.
– Я не привыкла к такому.
– Да как же вас учили?
– Как ни странно в университете были лояльны.
– Вы