Про алкоголь и около него Винч знал столько разных разностей, что мог читать занимательные лекции – хоть с историческим уклоном, хоть с психологическим, хоть с медицинским. «Москва-Петушки» – несколько десятков листов папиросной бумаги в слепые пол интервала – была его настольной… рукописью, знал её почти наизусть, и особенно льстило ему, что имя автора звучало почти как его сокращённое от Виночерпия прозвище – Винч, а если ласково, то и совсем одинаково – Виничка-Веничка. Не сожалел, что не дал Бог ему литературного таланта, чтобы преобразовать свой алкогольный энциклопедизм в нечто подобное ерофеевскому шедевру (не сам шедевр был ему мил, а нечто зашифрованное, что никаким литературным критикам недоступно и наличие чего он сам только угадывал за лихой тоской героя-автора), но при всяком удобном случае – а перманентная пьянка сплошь удобный случай – сорил перлами из своего винного огреба, перемешивая факты и байки, и не заботясь о том, поверят или нет. Правда – это было прежде, в последний год даже байки перегонялись в новую алкогольную философию, а философия – вещь стратегическая, лёгкой болтовни не любит.
Как бы ни банальна была истина, что, если пьянство нельзя предотвратить, его надо возглавить – она всё же истина. Управляемый порок все же лучше неуправляемого, да и в том, что это в чистом виде порок, Винч сильно сомневался, он чуял какую-то скрытую спасительную правду винопития, особенно русского, как и то, что путь этот вынужденный и, если спасение состоится, временный. Особенно же сподвигло его на принятие на себя этой миссии предательски неверное утверждение, что именно пьянство есть главнейшая причина русского бедствия. Аналитический ум – всё-таки физик! – Виночерпия никак принять такого алгоритма не мог. Как это: пожар – причина огня? Потоп – причина воды? «Наоборот! – возмущалось всё его существо, – ровно наоборот!». Как же мастерски черти замухлёвывают всё русское! Пьянство – есть главнейшее следствие русского бедствия, и немалый вопрос борьбы с ним состоит в том, чтобы это бедствие правильно понять. Что оно такое, русское бедствие? Русское, невозможное ни у немцев, ни у французов, ни, боже упаси, каких-нибудь англиспанцев? Вопрос, достойный пристального взгляда через все шестнадцать граней классического мухинского увеличительного прибора, потомка славного доскана – гранёного стакана, и ответить на него можно только без устали проводя и проводя натуральные опыты. Он сидел верхом на фляге и, глядя на дорогих его сердцу товарищей, участников его великого исследования, собрался было поразмышлять…
– Винч, а что ж она так торчит? – Поручика всякая недокрученная гайка лишала покоя.
– На самом деле, Ген, нехорошо, по-честности!