На другой день небо было заложено, но несчастные путешественники все-таки пустились в путь. Однако скоро потеряли следы, потому что ничего не было видно, и долго бродили наугад.
«Оутс, видимо, близится к концу, – пишет в этот день Скотт. – Что нам делать? Мы совместно обсуждали этот вопрос после завтрака. Оутс, – благородный и мужественный человек. Он понимает положение, но все-таки просил у нас совета. Что же мы могли сказать ему? Мы могли только уговаривать его идти, пока хватит сил. Под конец нашего совещания я просто-напросто приказал Уилсону дать нам средство покончить с нашими страданиями. Уилсон должен был повиноваться, иначе мы взломали бы его аптечку… Провизии у нас остается на семь дней, а до Однотонного лагеря надо пройти 55 миль. Между тем, осень быстро надвигается. Мороз жестокий, и мы, несомненно, с каждым днем слабеем… Должно быть, близится конец. Температура понизилась до 43° [–42 °С]. Никогда я не предполагал, что в это время года могут быть такие морозы и такие ветры! Снаружи палатки один ужас!
Я потерял счет числам. – пишет дальше Скотт. – Кажется, сегодня 17 марта. Жизнь наша – настоящая трагедия. Третьего дня за завтраком бедный Оутс объявил нам, что идти дальше не может, и предложил нам оставить его, уложив в спальный мешок. Конечно, мы не могли этого сделать и уговорили его все-таки пойти. И он пошел, несмотря на невыносимую боль. Мы прошли несколько миль. К ночи ему стало хуже, и мы все поняли, что это конец! Последние мысли его были о его матери. Он выражал также надежду, что его полк будет доволен мужеством, с каким он встретил смерть.
Действительно, он в течение многих недель без жалоб переносил жестокие страдания и до самого конца был в состоянии разговаривать о посторонних предметах, охотно делая это, не дозволяя себе подчиняться безнадежному отчаянию. И конец он встретил необычайно мужественно. Он заснул – в надежде уже не проснуться утром. Но все-таки проснулся! Снаружи палатки бушевала вьюга. Он сказал нам: «Пойду пройдусь, может быть, вернусь не скоро!» Он вышел в метель, и мы больше его не видали… Мы знали, что бедный Оутс идет на смерть, и отговаривали его, сознавая, однако, в душе, что он поступает как благородный человек, идя навстречу смерти… Мы все надеемся в таком же духе встретить наш конец, а до конца, несомненно, недалеко…
Я в состоянии писать только за завтраком, да и то не всегда. Холод убийственный, мороз – сорок градусов [то же по Цельсию]. Мои оставшиеся товарищи бесконечно добры. Нам всем грозит опасность отморозить руки, ноги и лицо, и хотя мы все еще продолжаем говорить о благополучном исходе, но не думаю, чтобы кто-нибудь из нас верил в душе в возможность такого исхода! Мы мерзнем уже на ходу и все время отогреваемся только за едой».
В довершение несчастья метель не прекращалась. Идти было необычайно трудно. Скотт отморозил себе пальцы на правой ноге. «Достаточно самой малейшей оплошности, чтобы погубить ногу, – говорит он. – Я ее отморозил и даже не заметил. Боуэрс