На другой день повторилась та же история. Как будто злой рок преследовал путешественников, и они снова угодили в лабиринт трещин и расселин. Вследствие разногласия во мнениях они долго блуждали и, наконец, в девять часов вечера очутились в самом худшем месте из всех. Тогда они решили уже не идти дальше, а тут заночевать, потому что найти при таких условиях склад было немыслимо. Утром на следующий день они выпили чаю и съели каждый по одному сухарю, оставляя пеммикан на случай крайней нужды. Но в этот день им все-таки улыбнулось счастье: сначала они долго блуждали среди ледяных глыб, но, наконец, выбрались на дорогу, и вдруг Уилсон увидел флаг склада. «Словно гора свалилась у нас с плеч! – восклицает Скотт. – Теперь у нас была пища на 3 1/2 дня. У всех на душе отлегло. Нужно ли говорить, что мы немедленно сделали привал и поели как следует!..»
Однако изнурение и недостаточное питание уже давали себя чувствовать, и Скотт сознается, что все работают теперь плохо. Всех больше беспокоил его Эванс, которому становилось все хуже. На ноге у него показался огромный пузырь, и пришлось задержаться, чтобы приспособить для него обувь Он был голоден так же, как и остальные, но увеличить порции было нельзя, скорее, надо было сократить их. 16 февраля Скотт высказал подозрение, что ум Эванса несколько помрачился. В самом деле, он стал совсем не похож на себя! Куда девалась его обычная самоуверенность? «Все еще может кончиться хорошо, если мы завтра, пораньше, достигнем склада, – прибавляет Скотт. – Но иметь при себе больного поневоле страшно. Не надо, впрочем, забегать вперед. Мы спим очень мало, и у меня нет охоты писать. До склада осталось не больше 10–12 миль, но погода против нас…»
Следующий день, 17 февраля, был действительно ужасным днем. Сначала Эвансу было как будто лучше, и он заявил, по обыкновению, что ему совсем хорошо. Он даже запрягся в сани на своем обычном месте, но спустя полчаса потерял как-то лыжи и должен был бросить сани. Поверхность дороги была ужасная, небо пасмурное, и выпавший снег прилипал к полозьям саней, затрудняя их движение; Эванс отстал, и пришлось остановиться, чтобы он мог догнать сани. Он попросил у Боуэрса кусок веревки, и когда Скотт стал уговаривать его поторопиться, то он даже довольно весело ответил ему. Но спустя некоторое время снова отстал. Заметив, что он остался далеко позади, Скотт сделал