– Боже мой! Боже!.. Счастье, – шептал монах. – Слава Тебе! Слава Тебе! Много ли надо для счастья? Много, много внутри! Благодать и колокола! Мама, мамочка моя покойная на небесах, слышишь ты, как я счастлив? Я Счастлив! О, Господи Боже! Стоп, стоп! Господи Боже, так вот же – я понял себя, я хочу быть Батюшкой и служить Иереем в этом храме чудесном, в храме моём вместе с Ангелами служить Литургии, Молебны, Вечерни! О, Господи, вот же то, что мне надобно, и Бог всемилостливый специально меня привёл в этот храм! И заставил меня работать и его штукатурить весь год, а сегодня… О, Господи! Конечно же, непременно, я умолю Настоятеля направить меня в семинарию! И я буду Иереем счастливого храма. У меня будет жена, детки и Ангелы! Ах-ха-ха-ха! Мои Ангелы свыше! Ага-а-а!
Со стороны было видно, как радостно размахивал руками, кричал и смеялся юный послушник в рясе, и алые щёки его растянулись в счастливых улыбках. Постник улыбался, а перед ним стоял его храм с Ангелами, снег и мороз – и всё для него, это рай на земле. Сегодня впервые для него пели Ангелы… Пели в грешном земном мире его.
Неожиданно Постник заметил женщину, что сидела на скамейке и плакала. В её трясущихся от личного горя руках была недокуренная сигарета. Постник встал рядом и, улыбаясь, спросил:
– Ты чего плачешь?
– Эх-х-х, парень… Счастья больше не будет. Нет, не-бу-дет. (Затянулась сигаретой.) Впереди только лямку тянуть: и детей, и мужа умирающего и злого. Безнадёга, ничего впереди. Понимаешь? Парень? Ни-че-го. И больно. Обидно мне! Жизни нет, и не будет радости больше, и плакать хочется. Эх! Все мечты, что были, ушли и не сбудутся, нет… нет… Плакать хочется, парень, мне, плакать. Я в стену упёрлась, впереди только… Эх-х-х, парень… (Она курила и плакала.) Тоска-а-а.
– Не плачь же! Пошли со мной, сестра, обещаю – жизнь