– А сам?.. – пристально посмотрел Матвеич на Фёдора. – Никогда, что ли, не воровал из колхоза?
– Было дело.
– Вот видишь, нет в этой жизни безгрешных людей!
– Есть.
– Разве?
– Я был таким до прошлой зимы. Не то что зёрнышка – соломинки никогда не присвоил. А тут, как на грех, завхоз мне на ферме под руку подвернулся, а точнее, я ему: «Отвези-ка, Федя, нам с заведующим три мешочка дерти, – говорит он. – И не сомневайся, мы выписали в правлении колхоза. Всё по закону». Ну я и отвёз. Два у них выгрузил, а третий остался у меня в санях. Тут-то я сразу догадался, в чём дело, да поделать с собой ничего не мог – впервые досталось задарма. И так каждую неделю стал я увозить с фермы по три мешка. А одним вечерком взял да и прихватил вдобавок ко всему полные санки люцерны. Завхоз сразу пронюхал про это дело, вызвал к себе и ла-а-асково задребезжал голоском своим паршивым: «Нехорошо, Федя, делаешь, крадёшь государственное добро. Придётся в тюрьму засадить тебя, коли и нам не подбросишь ночью люцерны». Понятное дело, отвёз я им сена с испугу, сколько просили – утром только очухался от страха и сразу пошёл к завхозу: «Как хочешь, Гаврилыч, хоть обижайся, хоть нет, но я тебе больше не товарищ, – сказал ему напрямую. – Молчать буду – Бог свидетель, а воровать не стану. И не смей неволить. Пришибу!» И представил ему под нос свой волосатый кулачище. Затрясся он весь, глазками мышиными заморгал, сло́ва вымолвить не мог…
– И что, помогло?
– Помогло. Приставать не стали, но подыскали другую работёнку.
– И какую же?
– Начальником куда пошлют.
– И как тебе такая работёнка?
– Ничё. Жить можно. Меня не напугаешь никакой работой. Воронка́, правда, жалко… Я ж его взял ещё малюсеньким жеребёночком. Он околевал от какой-то мудрёной болезни, а коновал хотел усыпить его. Уж как я только за ним не ухаживал – как за дитём родным! Он даже жил у нас в хате зимой. Теперь, как завидит меня где-нибудь, так жалостливо ржёт – аж душа у меня выворачивается наизнанку! Санки тоже забрали, а они же у меня были как игрушечка – подгонял досточка к досточке. Да, видишь ли, оглобли оказались казёнными, – усмехнулся Фёдор и стал скручивать самокрутку – козью ножку.
– И как ты стерпел такую несправедливость? – удивился Матвеич. – Надо было обратиться в партком. Мы бы быстро навели порядок. Да и сейчас ещё не поздно.
– Нечего ворошить старое, сам виноват. Как говорится, знай своё корыто, – философски, с усмешкой подытожил Фёдор и заглянул за передний борт грузовика. – Матвеич, мы приехали! – воскликнул он.
Митька сбил в спешке табличку «ВЪЕЗД ТОЛЬКО ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ТРАНСПОРТА» и лихо зарулил в узкие ворота районной больницы. Он на скорости подкатил прямо к ступенькам приёмной, резко затормозил и первым кинулся помогать тётке Ульяне, пытаясь загладить свою недавнюю нелепую вину.
Глава 2
– Ткачёва! О чём задумалась? Мечтаешь о Синдбаде-мореходе? – прикрикнула голосистая учительница,