– А могут ими быть плоды пузырной травы?[2] – спросила Лахта.
– А то! Их пастыри леса заместо светильников держат. А отчего… – Голос мальчика оборвался при виде большого оранжевого фонарика, что неспешно плыл им навстречу. Внутри фонарика ярко горела волшебная ягода.
Лахта осторожно коснулась его пальцем. В тот же миг фонарик рассыпался мириадами сверкающих огоньков. Они устремились вверх и незаметно истаяли в воздухе.
– Кажется, пришли, – улыбнулась она.
– И успели доложить о себе, – усмехнулся Фэйр. – Этот фонарик еще и неустанный ночной часовой.
Мальчик обернулся и поспешил обрадовать остальных. Скоро им встретилось еще несколько волшебных фонариков. Вокруг снова делалось светлее. Потом молчаливые деревья расступились, выпустив людей на просторную поляну.
Посреди прогалины величаво возвышался исполинский дуб. А по краю стояли дубы пониже, но не менее крепкие и горделивые. То здесь, то там в воздухе мерно покачивались сияющие волшебные светильники.
– Лучистая поляна… – прошептал Фэйр.
Лахта недоуменно нахмурилась.
– Но где же дома?
Фэйр загадочно улыбнулся.
– А ты присмотрись.
Лахта прищурилась и невольно шагнула вперед.
– Это что в дереве… дверь?
– И дверь, и окошки, – ответил мальчик. – Не в нем одном – во всех деревьях на поляне. Легенды гласят, что давным-давно, на заре веков, пастыри селились подле молодых деревьев. С годами те высились и мужали, заботливо обступая уютные хижины. И как сами пастыри были неразделимы с лесом, так их жилища стали неразделимы с деревьями.
Лахта растерянно закрутила головой.
– А теперь куда?
– К дереву-исполину, – кивнул Фэйр. – Здесь живет глава поселения. Самый древний и мудрый, он и в волшебстве искуснее всех.
Фэйр уверенно направился вперед, но в дверь постучать не успел. Фонарики службу несли исправно – в окошках зажегся свет. Тихо скрипнув, отворилась дверь, выпустив невысокую стройную деву. При виде ее все четверо невольно замерли.
Кожа девы была цвета молодой травы. Бледно-лиловые волосы ниспадали до самой земли. На щеках ее темнели витиеватые очертания стеблей шалфея. Проникновенные глаза таинственно мерцали, словно две большие жемчужины. Серая рубаха на плечах девы, мешковатая и несуразная, сидела, однако, на диво хорошо. Из штанов выглядывали босые ноги с неестественно длинными узловатыми пальцами. Такими же были пальцы на руках, точно шероховатые ветки и корни лесных деревьев.
– Хаш, оуэши Эйша[3], – с поклоном приветствовал деву Фэйр.
– Хаш, оуэши хашшэн[4], – прозвучало в ответ.
Внезапно из глубины дома послышалось:
– Эйша, хэшш шарш ох хоэ?
Язык пастырей звучал чудно. Будто ветер шелестел в высокой траве или в гуще веселой листвы.
– Нумо