Что-то в облике Сына Неба заставило Гэрэла снова говорить и вести себя учтиво. Строить из себя победителя как-то расхотелось.
– Ваша столица прекрасна, государь. Даже если наши переговоры закончатся ничем, я ни минуты не буду жалеть, что приехал сюда, потому что благодаря этому смог увидеть самый странный и невозможный город на свете.
– Я думаю, не стоит начинать беседу о государственных делах прямо сейчас, когда ты и твои люди устали с дороги, – сказал Юкинари. – Вам нужно отдохнуть. Я буду рад оказать вам гостеприимство, приняв вас в своем дворце на месяц. После этого можно будет поговорить о цели визита.
– Благодарю вас, достопочтенный. Я ценю ваше приглашение и с радостью воспользуюсь им… – Откликнулся Гэрэл.
Он наконец понял, каким взглядом смотрел на него Юкинари. Это был взгляд странника, ступившего на новую землю: любопытство, да, но не неприятное – радостное – и почему-то надежда…
На что?
Глава 4. Временный мир
Пир, устроенный в Павильоне Веселья в честь их приезда, был великолепен. Слуги вносили одно блюдо за другим. Голодное детство накрепко вбило в Гэрэла привычку доедать все до последней крошки, и поначалу он так и пытался делать, но быстро понял, что это бессмысленно, – и почувствовал раздражение.
Вся посуда была серебряной. Сначала он удивился такой роскоши в стране, которая еще недавно прозябала в бедности, затем подумал: должно быть, им хотят продемонстрировать, что еда не отравлена. Считалось, серебро от яда меняет цвет. Нелепое суеверие: он знал немало таких, которые незаметны в любой посуде. Серебряная же показалась ему не очень хорошим знаком. Демонстрация того, что в угощении нет яда, – хоть и мирный жест, но говоривший об определенном напряжении в отношениях.
На пиру были переводчики, поэтому все говорили на привычном для себя языке. Впрочем, все беседы с местными были краткими и неуклюжими. Спутники Гэрэла быстро устали играть в показную вежливость, перестали обращать внимание на рюкокусцев и общались в основном друг с другом.
Самого императора на пиру не было. Еще недавно Гэрэл расценил бы его отсутствие как оскорбление, но успел понять, что император тут считается кем-то вроде живого бога на земле, который редко снисходит к простым смертным. Никакого неуважения к гостям в этом не было, просто вот так было принято. Может, обычным людям нельзя даже видеть, как он ест.
В этом, пожалуй, даже имелось здравое зерно: люди, сохранявшие трезвую голову на пирах Токхына – таких же пышных, но куда менее церемонных и пристойных – рано или поздно задумывались о том, что ослабевшие от обжорства, пьянства и распутства императорские пальцы недолго смогут удерживать скипетр власти. А кто осмелится усомниться в живом боге, которого и без покрывала на лице-то никто не видел?
Перед гостями танцевали и играли на эрху девушки-прислужницы – болезненно хрупкие,