Она стала перечислять варианты, считая на пальцах:
– Либо ты ненавидишь моего отца, и это нормально, потому что его многие ненавидят, либо… – Она подняла палец, чтобы назвать более вероятную причину, ту, по которой у Чарли на спине появилась мишень двадцать восемь лет назад, когда она вернулась в школу, ту, из-за которой в городе на нее до сих пор злобно поглядывали сторонники многочисленного кровосмесительного клана Кулпепперов.
– Либо ты считаешь, что я избалованная сучка, которая помогла подставить Захарию Кулпеппера и его невинного братика, чтобы отец заполучил какую-то вонючую выплату по страхованию жизни и их сраный трейлер. Которые он, кстати, так и не получил. Он мог отсудить у них двадцать штук, которые Зак ему задолжал за юридические услуги, но он и этого не сделал. Не говоря уже о том, что я опознала бы этих ублюдков с закрытыми глазами.
Она еще не договорила, как он начал мотать головой.
– Дело не в этом.
– Правда?
Она записала его в сторонники Кулпепперов, когда он сказал, что вырос в Пайквилле. С другой стороны, можно было предположить, что он просто кадровый военный и презирает работу Расти – ровно до того момента, когда у него самого найдут оксикодон в тумбочке или проститутку в кровати. Как любил повторять ее отец, демократ – это республиканец, прошедший через систему уголовного правосудия.
– Слушай, я люблю отца, но я занимаюсь другой юридической практикой. Половина моих дел – ювенальная юстиция, другая половина – наркотики. Я работаю с глупыми людьми, которые наделали глупостей: им нужен юрист, чтобы обвинение прокурора не было слишком суровым. – Она развела руками. – Просто выравниваю баланс на игровом поле.
Гек смотрел на нее в упор. Его злость во мгновение ока переросла в ярость.
– Выйди из моего класса. Прямо сейчас.
От такого тона Чарли сделала шаг назад. Она вдруг подумала: никто не знает, где она сейчас, а мистер Гекльберри, пожалуй, может переломить ей шею одной левой.
– Хорошо. – Она схватила свой телефон со стола и пошла к двери. И хотя понимала, что надо просто заткнуться и уйти, она обернулась: – И все-таки что такого тебе сделал мой папа?
Гек не ответил. Он сидел за столом, склонив голову над стопкой бумаг, с красной ручкой в руке.
Чарли ждала.
Он стучал ручкой по столу, демонстрируя, что ей пора идти.
Она хотела сказать ему, куда ему засунуть свою ручку, как вдруг громкий хлопок эхом прокатился по коридору.
Затем один за другим последовали еще три хлопка.
Это не машина с неисправной выхлопной трубой.
Не фейерверк.
Человек, в чьем присутствии стреляли в другого человека, никогда и ни с чем не спутает звук выстрела.
Резкий рывок – и Чарли оказалась на полу. Гек отбросил ее за тумбу для бумаг, закрыв своим телом.
Он что-то говорил – она видела, как движутся его губы, – но слышала только эхо выстрелов в своей голове.
Четыре выстрела: каждый – отчетливое, ужасающее эхо из прошлого. Как и тогда, во рту у нее пересохло. Как и тогда, ее сердце перестало