– Да, они не были близки, – подтверждаю я.
Но парадоксальным образом это обстоятельство, вероятно, заставляет переживать отцовскую смерть лишь сильнее?
– Ты его любила или ненавидела, как водится между падчерицами и приемными родителями?
– Ты же его видел тогда в кафе. – Этим и ограничиваюсь, как будто пояснений не требуется.
Еще пару недель назад я с уверенностью подтвердила бы: да, я его ненавидела, ненавидела за нетерпимость, грубые манеры, неотесанность, желание сутки напролет смотреть свой проклятый НАСКАР. Но в пятницу в больнице мне приоткрылась другая сторона натуры Джима. Нечто мягкое и доброе под жесткой, угловатой оболочкой.
– Не знаю. Не могу сказать. Он был… иногда вполне себе ничего. Вообще, мне больше всего жаль мою маленькую сестренку. Она осталась без родного папы.
– Гм-м… Да. – Седар, как оказывается, проводил меня до самой классной комнаты, моя рука уже на дверном косяке. – Послушай. Я вовсе не собирался заводить с тобой такой унылый разговор, про все эти смерти, трагедии… Собственно, просто думал похвалить за отличное исполнение. Ты хороший музыкант.
Я оборачиваюсь к нему.
– Надеюсь, в следующий раз у нас найдется повеселее тема для обсуждения.
– Очень хотелось бы, – улыбается он и… – До встречи, Дубравушка! – …подмигивает.
И от этого мимолетного движения веком меня окатывает волна тепла – хотя кругом беда и хотя прекрасно понимаю: Седар – не более чем красавчик-задавака с самомнением со штат Техас. «Паренек с родео». Но все же мне приятно. И я с удовольствием провожаю взглядом его ладненькую задницу, и на ум не приходит ни единого повода для насмешки над обтягивающими ее ранглерами.
– Здоро́во.
Резко оборачиваюсь и вижу прямо перед собой Сару. Она пристально смотрит на меня, потом на удаляющегося Седара. Лицо ее непроницаемо.
– Мы немного поговорили о Кеннете, только и всего, – почему-то начинаю оправдываться я, хотя никто меня ни в чем не обвинял.
– Ну ладно. – Она скрещивает руки на груди и отводит взгляд.
Не знаю даже, чего я ожидала после того поцелуя на втором этаже, но точно не такого. Сара явно не знает, что сказать, как встать, куда посмотреть. А может, она изменила мнение обо мне после убийства Джима? И уже сожалеет о случайном приступе нежности? Потому и не связалась со мной за все выходные, не звонила, не заглядывала? Молчание получилось красноречивое, даже если она и не имела этого в виду.
Я чувствую, как у нее язык чешется спросить, известно ли нам, кто все-таки прикончил Джима, а вот мне об этом говорить совсем не хочется – своим игнором в течение последних дней Сара заслужила что угодно, только не откровенности с моей стороны.
Рывком открываю дверь класса и захожу внутрь, охваченная внезапным гневом – даже в черепной коробке загудело.
Сара спокойно садится за соседнюю парту. Я ощущаю на себе ее