Именно старейшина Нач говорил со мной тогда на совете. И, как по секрету рассказал Маклай, это он уговорил своих соплеменников дать мне шанс. Трудно было понять, какую пользу извлек из этого длинноволосый старик, но я был ему очень обязан. Следует упомянуть старейшину Нача особенно. Именно он некоторое время назад первый заявил, что племя обязано найти Символ Власти Леро Первого. Ему пришлось изрядно попотеть, чтобы убедить в этом остальных старейшин. Их племя было немногочисленным и непрочным, поход к баронским землям представлялся неоправданно тяжелым. Но вера в старые традиции взяла верх. Собрав по крохам остатки сведений об ожерелье, старейшина Нач вычислил его местонахождение. Тогда племя и сделало большой бросок, в итоге разбив лагерь в пустоши.
По дороге старейшины опять начали спорить. Дело в том, что большинство кочевников было готово отдать Символ Власти в руки заранее выбранного бойца. Старейшина Нач и его сподвижники такие, как Маклай, были против, так как по завету Леро Первого новый обладатель ожерелья должен был быть выбран самой судьбой. Но, увы, тут старейшине Начу пришлось уступить. Племя отказывалось отдавать Символ Власти абы кому, когда среди кочевников был самый сильный и храбрый боец. Естественно, таким считали Тамура: грозного вожака и великого воина. Многие его уважали, остальные попросту боялись (и я их в этом не очень-то винил).
Но далее случилось то, что случилось. Ожерелье было найдено, и кочевники получили надежду. У всех она проявлялась по-разному, но соплеменники, все как один, ждали наступления славных времен.
Летели дни, я окреп и закалился. Маклай и его слуга-помощник Лодан все реже поднимали меня с земли, поверженного во время учебной драки, упавшего со Стрелы или придавленного очередным грузом, которые я таскал по нескольку часов. Постепенно мне удалось завести знакомых в лагере. В основном, это были молодые бойцы, еще не пропитавшиеся духом разрушений и насилия. Конечно, они не упускали случая подраться, постоянно рвались в поход на какую-нибудь деревню. Большое удивление у меня вызывали женщины. В лагере их было около двадцати-тридцати. Большинство из них готовили еду, шили и залечивали раны. Мне было дико смотреть, как они сносят грубость кочевников, но им, казалось, даже льстило, что каждый день к ним подходили новые ухажеры и волокли их в какой-нибудь укромный уголок. Маклай говорил, что в их племени с женщинами еще по-человечески обращаются. Так или иначе, если бы я и хотел что-то изменить, пока у меня не было никакой возможности. Кочевники очень неохотно расставались со своими привычками. Так неохотно, что за нововведение могли и бунт устроить.
Однако было несколько таких женщин, к которым так просто не подойдешь. А если осмелишься,