Зеркала. Мария Николаевна Покусаева

знаю, как бы повела себя любая другая девушка на моем месте. Кто-то бы точно плакал, и я бы это поняла. Сложно не заплакать и не захотеть спрятаться, когда жизнь делает такой вот кульбит. Кто-то бы, наверное, был рад до щенячьего визга – это я бы тоже поняла, потому что сложно не радоваться, к примеру, трем просторным комнатам, заполненным красивой мебелью и всякими безделушками, с окнами, выходящими на горы и лес – сказочный зимний пейзаж. Или не менее просторной ванной, в ней окно было одно, его украшал витраж со спящим под яблоней единорогом. Или платью, которое ждало тебя на кровати, такой широкой, что можно было бы спать поперек нее. Или камину напротив – в нем уютно горел огонь. На каминной полочке стояли свечи на серебряном блюдце и букет из сухоцвета и рябины.

      Кто-то бы наверняка злился. Я бы тоже поняла.

      Я же смотрела на все эти кресла, свечи, гобелены, на платье, разложенное поверх вышитого золотом покрывала, и думала, что наличие в замке вроде этого водопровода с горячей водой, конечно, сложно объяснить, но мне определенно нравится. Пусть даже горячая вода идет из одного крана, а холодная из другого – переживу. Бледно-голубое платье, на которое мне предстояло сменить джинсы, к счастью, было простым, без всяких там изысков, но казалось совершенно чужим. Еще под него нужно было надевать тонкую белую рубашку, но и это тоже можно было пережить.

      Там, где должны были быть радость, печаль или гнев, я нащупывала, как дырку от выпавшего зуба, странную пустоту и смятение. Я не чувствовала ничего, словно не знала, что мне следует чувствовать, и это незнание замыкалось само на себе.

      Точнее, нет, кое-что я все-таки чувствовала и очень отчетливо.

      Голод.

      Поэтому я быстро сцапала платье и спряталась в ванной комнате за ширмой, пока Сильвия, вышедшая куда-то, не предложила мне помощь. Какую угодно.

      Мне нужно было несколько минут побыть одной и все-таки понять, что со мной происходит.

      Сквозь витраж в купальню проникали солнечные лучи и рассыпались цветными пятнами на охристо-бежевом полу. Из крана в большую ванную, которую, похоже, выточили из каменной глыбы, все еще капала вода. Пахло лавандой и еще какими-то травами, было чуть прохладно и очень тихо, только капли ударялись о камень, и я пыхтела, шелестя тканью.

      Платье село хорошо, и влезть в него оказалось куда проще, чем я предполагала.

      С чувствами, увы, номер так просто не прошел.

***

      – Потерянные и попавшие в особые обстоятельства несчастные женщины способны на многие безрассудства, – сказал Ренар. Он сидел напротив, закинув ногу на ногу. – Так что я восхищен вашим самообладанием, миледи. Аппетитом, впрочем, тоже, – добавил он с усмешкой в голосе. – Не боитесь, что они отравлены или заколдованы?

      Я оторвалась от методичного уничтожения бутербродов и чая и укоризненно посмотрела на собеседника. Издевается?

      Вроде бы нет.

      – Даже если бы и боялась, – ответила я резковато, – есть я хочу больше.

      Он рассмеялся и с улыбкой покачал головой.

      Вокруг нас был огромный зал, мрачноватый из-за темного