Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!
Сравните:
А сама-то величава,
Выплывает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Удается достать морскую розу и Гильгамешу (по подсказке Утнапишти):
«Гильгамеш, ты ходил, уставал и трудился, —
Что ж мне дать тебе, в свою страну да вернешься?
Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово,
И тайну цветка тебе расскажу я:
Этот цветок – как тёрн на дне моря,
Шипы его, как у розы, твою руку уколют.
Если этот цветок твоя рука достанет, —
Будешь всегда ты молод».
Когда Гильгамеш услышал это,
Открыл он крышку колодца,
Привязал к ногам тяжелые камни,
Утянули они его в глубь Океана.
Он схватил цветок, уколов свою руку;
От ног отрезал тяжелые камни,
Вынесло море его на берег.
Снежная королева и улыбка Джоконды
У Новалиса (Фридрих фон Гарденберг, 1772–1801), одного из первых романтиков, 19 марта 1797 года умерла от чахотки пятнадцатилетняя невеста, София фон Кюн. Около гробницы Софии Новалис однажды пережил нечто совершенно особенное, что не только заставило его отказаться от мысли последовать за Софией в смерть, но и стало основным вдохновением всего его творчества. А именно: могильный холм превратился в облако пыли, в котором Новалису явилась его невеста – «просветленный лик любимой». Вот как он пишет об этом в «Гимнах к ночи» (гимн третий):
«Однажды, когда я горькие слезы лил, когда, истощенная болью, иссякла моя надежда и на сухом холме, скрывавшем в тесной своей темнице образ моей жизни, я стоял – одинокий, как никто еще не был одинок, неизъяснимой боязнью гонимый, измученный, весь в своем скорбном помысле, – когда искал я подмоги, осматриваясь понапрасну, не в силах шагнуть ни вперед, ни назад, когда в беспредельном отчаянье тщетно держался за жизнь, ускользавшую, гаснущую: тогда ниспослала мне даль голубая с высот моего былого блаженства пролившийся сумрак – и сразу расторглись узы рожденья, оковы света. Сгинуло земное великолепье вместе с моею печалью, слилось мое горе с непостижимою новой вселенной – ты, вдохновенье ночное, небесною дремой меня осенило; тихо земля возносилась, над нею парил мой новорожденный, не связанный более дух. Облаком праха клубился холм – сквозь облако виделся мне просветленный лик любимой. В очах у нее опочила вечность, – руки мои дотянулись до рук ее, с нею меня сочетали, сияя, нерасторжимые узы слез. Тысячелетия канули вдаль, миновав, словно грозы. У ней в объятьях упился я новою жизнью в слезах. – Это пригрезилось мне однажды и навеки, и с тех пор я храню неизменную вечную веру в небо Ночи, где светит возлюбленная».
Казалось бы, в таком видении нет ничего исключительного: когда у кого-либо умирает любимый человек, подобные галлюцинации нередки: ощущают присутствие умершего, даже слышат его зовущий, окликающий голос. Однако