My immediate purpose is to place before the world (моя ближайшая цель – поставить перед миром = поведать миру), plainly, succinctly, and without comment (просто, кратко и без комментариев), a series of mere household events (череду простых домашних происшествий). In their consequences, these events have terrified – have tortured – have destroyed me (своими последствиями эти происшествия ужаснули – измучили – погубили меня). Yet I will not attempt to expound them (и все же я не буду пытаться толковать их). To me, they have presented little but Horror (мне они дали мало что, кроме Ужаса = мне они принесли только Ужас) – to many they will seem less terrible than baroques (многим они покажутся менее ужасными, чем вычурные вымыслы).
Hereafter, perhaps, some intellect may be found (в будущем, возможно, может найтись какой-то ум) which will reduce my phantasm to the commonplace (который сведет мой фантазм к чему-то обычному: «к общему месту»; common – общий; place – место) – some intellect more calm, more logical, and far less excitable than my own (некий ум, более спокойный, более логичный и гораздо менее /легко/возбудимый, чем мой собственный), which will perceive, in the circumstances I detail with awe (который воспримет = увидит в тех обстоятельствах, которые я подробно обрисовываю с трепетом), nothing more than an ordinary succession of very natural causes and effects (ничего более, чем обычную последовательность самых естественных причин и следствий).
From my infancy I was noted for the docility and humanity of my disposition (с детства я был замечен = отличался смирностью и гуманностью характера). My tenderness of heart was even so conspicuous (моя нежность была даже настолько ярко выраженной) as to make me the jest of my companions (чтобы сделать меня посмешищем для моих товарищей). I was especially fond of animals (я особенно любил животных; to be fond of – любить что-либо, кого-либо; fond – любящий), and was indulged by my parents with a great variety of pets (и был избалован моими родителями = и мои родители баловали меня большим многообразием питомцев). With these I spent most of my time (с ними я проводил бóльшую часть времени; to spend), and never was so happy as when feeding and caressing them (и никогда не был так счастлив, как когда кормил или ласкал их: «кормя и лаская»).
This peculiarity of character grew with my growth (эта особенность характера росла с моим ростом; to grow), and in my manhood, I derived from it one of my principal sources of pleasure (и в зрелом возрасте: «мужестве» я получил из нее один из моих главных источников удовольствия). To those who have cherished an affection for a faithful and sagacious dog (тем, которые питали любовь к верному и умному псу), I need hardly be at the trouble of explaining (я едва ли должен трудиться объяснять: «я должен едва ли быть у трудности объяснения») the nature or the intensity of the gratification thus derivable (природу или силу удовлетворения, таким образом получаемого). There is something in the unselfish and self-sacrificing love of a brute (есть что-то в неэгоистичной и самоотверженной любви зверя; self-sacrificing – самоотверженный: «само-жертвующий»; to sacrifice – жертвовать), which goes directly to the heart of him who has had frequent occasion (чтó идет прямо к сердцу того: «его»,[1] у кого был частый случай = возможность) to test the paltry friendship