Ходят врачи в халатах,
Не знают врачи пациентов,
Они для них только бабки,
Они для них только зелень.
Ходят за ними с ручкой,
Чтобы поставить диагноз,
А пациенты сами,
Не ведают, что насрали.
Ходят к врачам и жаждут,
Чтобы проверили душу,
А все врачи в халатах,
Только немного хрюкают.
Если ты сам попался,
Или пришел в больницу,
Жди от врачей поблажку,
Если дадут инвалидность.
Нету врачей искусных,
Есть только тот, кто сдался,
Сам себе врач не будешь,
Будешь такой же дрянью.
Кто из врачей тебе скажет —
«Стой, ты не пей таблетку! —
Я покажу другое»,
И не возьмет с тебя денег.
Что там врачи-нацисты!
Все сейчас других наций,
Нужен хороший работник,
Чтобы он был в галстуке.
«Я смотрю на людей со сторонки…»
Я смотрю на людей со сторонки,
Интересны мне с виду они,
Кто-то ищет чего-то упорно,
Кто-то просто оделся, как псих.
Интересны они только с виду,
Если вглянешься посмотреть,
То увидишь в глазах или бездну,
Или что-то большое в груди.
Люди очень обманчивы с виду,
Говорю, как последний эксперт,
Если голову не закинешь,
Не узнаешь, какие они.
Кто-то ищет, кто-то находит,
Ну, а мне теперь все равно, —
Я смотрю на людей со сторонки,
Не заглядывая ни в кого.
«Я пью чай и кайфую над мыслью…»
Я пью чай и кайфую над мыслью,
Над единственной важной мыслёй, —
Если б жизнь удалась и сложилась,
То была бы я дурой тупой.
А когда жизнь моя не сложилась,
Стала думать над этим всерьез, —
Есть ли Бог? Куда я стремилась?
И, вообще, зачем мы живём?
Как-то ехала я куда-то,
Ведь не важно уже куда…
И ребенок спросил у мамы,
Те же самые вот слова.
Мама только пожала плечами,
Поругала ребенка и спать, —
Мол, с меня уже этого хватит,
И дала в телефон поиграть.
Я подумала, я тот ребенок,
На которого плюнули все,
И мне стало от этого горько,
Будто смертью запахло уже.
«Кислый чай…»
Кислый чай,
Занавеска прикрыта,
Мелкий почерк сквозит по листкам,
Полка шкафа до верха забита,
Но нет места в ней больше стихам.
Что мне скажет теперь моросящий,
Всеми дома забытый дождь,
Он один, стало быть, настоящий,
Да с рябины опавшей гроздь.
Будут утром на мне калошки,
А в плетеной корзинке – нож,
От опят на пеньках – только ножки,
От любви – только